Финеас Финн - Энтони Троллоп

вне всяких сомнений, предпочла бы его ужасному лорду, который с самой своей юности внушал ей страх и трепет, особенно теперь, когда о Финеасе стали хорошо отзываться в обществе. Конечно, было бы желательно, чтобы Вайолет вышла замуж за старшего сына и наследника пэра. Леди Болдок о таких вещах пеклась неукоснительно. Тем не менее кто угодно был лучше, чем лорд Чилтерн. Если уж Вайолет отказывается от мистера Эпплдома или лорда Фоуна, так пусть, ради бога, выберет этого молодого человека – доброго, достойного и уравновешенного, с хорошими манерами, который наверняка окажется достаточно покладист при обсуждении брачного договора. Леди Болдок в своем отчаянии дошла уже до того, что готова была заключить с племянницей сделку – буквально на любых условиях, лишь бы избавиться от лорда Чилтерна. Всего этого Финеас не ведал, но, когда леди Болдок пригласила его заходить к ней на Беркли-сквер, догадался, что ему предлагают помощь там, откуда он ее вовсе не ждал.

Он часто виделся с лордом Брентфордом, у которого вошло в привычку беседовать с ним о том, что происходит в парламенте. Казалось естественным, что наш герой, побывав конфидентом дочери и сына, станет теперь близким другом отца. Граф часто говорил с ним о лорде Чилтерне и в последнее время давал понять, что не вполне удовлетворен достигнутым примирением. Собственно, с каждым днем он, казалось, был доволен все меньше и меньше. Он горько сетовал на сына: на его молчание, на то, что тот не приезжает в Лондон, на то, как он ведет себя с Вайолет, на его нежелание приискать себе достойное занятие. Однако при всем этом граф ни разу не упомянул о ссоре между Вайолет и ее женихом, и Финеас чувствовал, что не может спросить об этом напрямую.

– Мистер Финн, – обратился к нему граф однажды утром, едва наш герой вошел в гостиную, – я только что услышал историю, в которую не в силах поверить.

Голос его звучал весьма холодно, и тот факт, что он назвал своего молодого друга «мистер Финн», сразу показал: случилось нечто неприятное.

– Что за история, милорд? – спросил Финеас.

– Будто вы с Чилтерном ездили… в прошлом году в… Бельгию и там – бились на дуэли!

Надо сказать, что в их кругу – в том, где вращались лорд Брентфорд, его сын и дочь, Финеас Финн, – старый лорд был, по всей видимости, единственным, кто о дуэли еще не слышал. Вести о ней доходили даже до не слишком чутких ушей мистера Кеннеди, неустанно напоминая, как жена ему солгала! Но так или иначе, сам граф узнал о дуэли лишь тем самым утром.

– Это правда, – сказал Финеас.

– Я никогда в жизни не был так потрясен, никогда. Я не подозревал, что вам приходило в голову претендовать на руку мисс Эффингем.

Граф по-прежнему глядел весьма сурово.

– Едва ли следует ставить мне это в упрек теперь, ведь я претендовал напрасно, в то время как Чилтерн добился успеха.

– Не знаю, что и думать, мистер Финн. Я до того удивлен, что с трудом могу найти слова. Должен объявить вам сразу: я считаю ваше поведение весьма предосудительным.

– Я не знаю, сколько вам известно, милорд, и обстоятельства не дают мне права быть с вами вполне откровенным. Но, поскольку вы выразили свое мнение так открыто, позвольте и мне выразить свое. Насколько я могу оценить свои поступки сам, ничего достойного осуждения я не совершал.

– Вы намерены защищать дуэли, сэр?

– Нет. Если вы хотите сказать, что дуэль греховна как таковая, мне возразить нечего. Полагаю, так и есть. Мои слова касались лишь того, как именно эта дуэль проходила, и того факта, что я сражался с вашим сыном.

– Не понимаю, как вы могли являться в мой дом в качестве гостя и пойти на выборы в моем округе, одновременно делая все возможное, чтобы встать между Чилтерном и юной леди, которую я, как вам было прекрасно известно, желал видеть его супругой.

То, что граф обмолвился о своем округе, показывало, что он и правда взволнован до чрезвычайности. На короткое время повисло молчание, но наш герой ничего не отвечал.

Разгневанный лорд продолжил:

– Должен сказать, я нахожу в этом нечто… нечто граничащее с двуличием.

– Если бы я стал приводить доказательства в свое оправдание, лорд Брентфорд, мне пришлось бы припоминать точные даты, и к тому же не даты событий, которые я мог бы подтвердить, но даты, касающиеся моих чувств, которые подтвердить невозможно, и все эти попытки в итоге были бы бесполезны. Могу сказать одно: я убежден, что всегда поступал так, как требуют от джентльмена честь и порядочность, порой даже в ущерб собственным интересам, и не сделал ничего, что было бы со званием джентльмена несовместимо. Если вы спросите вашего сына, он, думаю, скажет то же самое.

– Я его уже спрашивал. Это он рассказал мне о дуэли.

– Когда, милорд?

– Только что. Нынче утром.

Так Финеас узнал, что лорд Чилтерн в этот момент находится в доме – или по крайней мере в Лондоне.

– Он жаловался на мое поведение?

– Жалуюсь я, сэр. Жалуюсь с большой горечью. Я доверял вам полностью, особенно в том, что касалось моего сына, а вы это доверие обманули.

Граф был очень зол – зол тем больше, что обидчик, которого он поддержал в самые трудные для того времена, получил все что мог и отказался от дальнейшей помощи прежде, чем грех был обнаружен. Оставайся Финеас депутатом от Лафтона и имей граф возможность заявить: «Вы обязаны отказаться от места, потому что обидели меня, своего покровителя», думаю, он бы простил нашего героя и позволил ему сохранить свой мандат. Между ними вышла бы сцена, но этим граф бы и удовлетворился. Теперь же обидчик оказался вне досягаемости, воспользовавшись Лафтоном лишь как средством преодолеть препятствие – причем как раз в то время, когда чинил графу обиду. Сопутствовавшая Финеасу удача лишь подливала масла в огонь. Говоря по правде, самому лорду Брентфорду утешиться было нечем: сын этим утром уведомил его, что помолвка с Вайолет расторгнута.

– Вы, милорд, столько раз читали ей проповеди о моих обязанностях, что она находит нужным повторять их мне, а я более не могу этого выносить, – заявил лорд Чилтерн.

Наш герой пока ничего не знал, но разгневанный граф был так неосмотрителен, что немедленно все выболтал.

– Да, вы меня обманули, – продолжил он, – и доверять вам я больше не смогу.

– Неужто я, милорд, должен был рассказать вам то, что увеличило бы ваше недовольство собственным сыном? Разве мне следовало, словно школьному доносчику, бежать к вам, когда он вызвал меня на дуэль? Могу себе вообразить, как бы вы на меня посмотрели! Или, быть может, надлежало прийти к вам с