Калейдоскоп, или Наперегонки с самим собой - Лев Юрьевич Альтмарк

Ознакомительный фрагментнеустроенных и обездоленных, все эти годы надеявшихся на неизвестно какое чудо. Встретились – и больше не смогли расстаться. А что ещё оставалось двум неприкаянным душам?

Была ли между ними любовь? О том лишь им одним известно. Вероятней всего, это чувство родилось позже, годами кристаллизуясь из великой жалости друг к другу, одинаковости судеб и невозможности существовать далее в одиночку. Со временем они обжились, стали работать, получили квартиру. Но самой главной их драгоценностью были письма Марика – полтора десятка треугольников, которые тот успел написать жене с фронта. Память о нём свела их в нелёгкое послевоенное время, и они были ему безмерно благодарны за свою встречу.

Через год у них родился сынишка, и они хотели, было, назвать его в честь погибшего солдата, но уж больно тяжело было бы каждый день произносить это имя. Мальчика они назвали Яшей в память о ком-то из своих предков.

Вот такая была история у этих писем, которую Яшка, как мы говорили, конечно же, узнал, но не сразу, а спустя много лет…

7. Идиш

Однако вернёмся к нашему герою и посмотрим, как он поступил с письмами дальше.

Вернувшись домой, Яшка тайком от родителей достал письма и перепрятал к себе в школьный портфель. Он уже решил, что возьмёт для музея пару фронтовых треугольников. Мама пропажи не заметит, всё равно этих писем давно не перечитывает и вряд ли помнит, сколько их всего.

Хорошо бы отыскать в этих письмах какие-нибудь красивые слова о том, как непобедимая Красная Армия бьёт фрицев, как краснозвёздные ястребки бомбят вражеские эшелоны, как наши танки давят своими тяжёлыми гусеницами отступающего противника, который трусливо тянет руки вверх и сдаётся в плен нашим бойцам. Такими рисовали врага на многочисленных плакатах популярные в то время художники с несерьёзным именем Кукрыниксы.

Но ничего такого в письмах не было. Об этом папа, спустя какое-то время переводивший письма, ему и сказал. Неизвестный Яшке пехотинец по имени Марк писал маме о том, как тоскует по дому, как неуютно и тяжело ему в сырых окопах, но он надеется, что война скоро закончится долгожданной Победой, и все солдаты живыми и здоровыми вернутся домой к родным и близким. Всё это было не интересно и уж никак не годилось для школьного музея.

Повертев в руках письма, написанные на незнакомом языке, Яшка отложил их в сторону.

«Это, наверное, еврейский алфавит, – догадался он, – письма написаны на идиш».

Мама как-то рассказывала, что в детстве училась в еврейской школе в местечке, откуда была родом, и в их семье не только разговаривали, но и читали газеты и книги на этом языке. Однако прошло столько лет, смущенно добавляла она, и многое забылось, речь она ещё понимает, а вот сказать или прочесть что-нибудь самой уже трудновато. Отвыкла без практики. Яшка и вовсе не знал на идиш ни слова, да его никто и не учил. Вряд ли этот язык когда-то пригодится, считали взрослые, а вот немецкий, который изучают в школе, другое дело. С ним можно врага бить.

– Возьму всё-таки пару писем на идиш, – решил он, – прочесть их всё равно никто не сумеет, а я скажу, что они про войну, и написал их погибший герой. Ведь это действительно так…

Не дожидаясь, пока пропажу обнаружат, он помчался в школу к Моисею Захаровичу. Письма, бережно завёрнутые в газету, положил для пущей сохранности в учебник.

– Моисей Захарович ушёл, – сказали ему в учительской. – Если ты принёс что-нибудь для музея, то положи ему на стол. Сюда все складывают. Да не бойся, всё будет в целости и сохранности.

У школьного крыльца Яшка встретил Комодина, который волок большую картонную коробку, и на коробке почерком его отца было размашисто выведено: «В дар школьному краеведческому музею от дважды героя Советского Союза Павла Комодина».

– Комод, чего тащишь? – не выдержал Яшка. – Ну-ка, засвети.

Комодин-младший бережно поставил коробку на землю, демонстративно вытащил пачку «Казбека» и закурил, не опасаясь, что его увидят из школьных окон. Любому другому за это влетело бы по первое число, но с Комодом никто из учителей старался не связываться.

– Модель истребителя, на котором батя бил фрицев, – гордо сообщил он. Комодин знал, что этому экспонату будет уготовано в музее центральное место, но ему было всё же любопытно узнать, что принесут остальные. – А ты что тащишь?

– Фронтовые письма погибшего героя, – ответил Яшка. – Между прочим, Скворец притащил дедов орден. Сам видел на столе у Моисея Захаровича.

– Труба Скворцу, – со знанием дела заявил Комодин, – за такие фишки дед ему уши открутит! Батя бы меня просто убил!

Яшка пожал плечами и ничего не ответил.

– Ну, я пошёл, – не выпуская папиросу из зубов, Комодин поднял коробку и направился к школьным дверям. – Будь здоров, фронтовой почтальон!

Новую экспозицию школьного музея, собранную силами учащихся, было решено открыть через неделю, к концу учебного года и к началу каникул. Все эти дни Моисей Захарович ходил счастливый и праздничный, но никого из ребят в музей не пускал, обещая показать всё сразу, когда стенды и витрины для новых экспонатов будут готовы.

Неделю школа гудела растревоженным ульем. У всех было праздничное настроение, правда, его немного подпортил дед Юрки Скворцова, который приходил скандалить из-за ордена, и орден ему тут же вернули. Других инцидентов не было.

По случаю открытия музея провели торжественную пионерскую линейку, на которую пригласили Комодина-старшего. Не взирая на жару, герой нарядился в парадный полковничий китель со всеми наградами, страшно потел и постоянно вытирал багровую лысеющую голову мятым носовым платком. Несколько раз Комодин отворачивался и выжимал пот из платка, но платок был всё равно мокрый, липко шмякал по лысине, и это вызывало всеобщее оживление, особенно среди смешливых октябрят.

После нудных речей директора, Комодина и старшей пионервожатой завели гимн с потрескивающей пластинки из радиоузла. С последним аккордом Моисей Захарович торжественно распахнул двери музея, а сам был вынужден отскочить в сторону, потому что хлынула ребячья толпа, и классные руководители, как ни старались, сдержать напор не могли. Всем хотелось поскорее увидеть свой экспонат и то место, которое ему отвели на стендах.

Яшка оказался зажатым между Юркой Скворцовым и Светкой Левшаковой. Чуть в стороне от них пыхтел Комодин-младший, который особо не торопился, потому что и так знал, что с его моделью будет всё в порядке. Юркиного экспоната не было, но он давился со всеми за компанию.

– Вижу! – радостно захлопала в ладони Светка и указала на стенд «Быт местных крестьян XIX

---

Конец ознакомительного фрагмента Купить полную версию книги

---