Найденыш - Шарлотта Бронте

После недолгого замешательства Сидни ответил:

— Милорд, я не стану отрицать то, о чем вы в своей мудрости догадались. Я и впрямь люблю эту даму всем сердцем, разумом и душою. Я даже смею надеяться, что любовь моя не вполне безответна.

— Если Джулия дала вам повод так думать, то она поступила очень глупо, ибо… Лучше я сразу объясню вам, как обстоит дело, дабы вы знали, как вести себя в дальнейшем. Она не может стать вашей женой.

— Милорд! Как так? Что это значит?

— Это значит то, что я сказал. Она не может выйти за вас замуж, потому что давно обещана другому.

— Так я должен отринуть надежду и предаться вечному отчаянию?

— Нет, Эдвард, но вы должны немедля выкинуть из головы всякую мысль о женитьбе на ней и терпеть разочарование, как пристало мужчине.

— Я не могу от нее отказаться! — с мукой воскликнул Сидни.

Маркиз взглянул на него сочувственно, однако промолчал. Довольно долго оба пребывали в безмолвии, затем Сидни нарушил тишину, спросив:

— Милорд, кто этот человек, предназначенный ей в мужья?

— Сэр Джеймс Эйвон, джентльмен, который был со мной в нашу первую встречу и который танцевал с Джулией на балу у леди Селби.

— О! — вырвалось у Сидни. — С первого же раза сам он и его облик внушили мне ужас и отвращение! Неужто ваша кузина любит это жалкое существо?

— Нет, полагаю, она не питает к нему никаких чувств.

— Так кто же смеет требовать, чтобы она вышла за него замуж?

— Ее отец, маркиз Уэллсли. Сэр Джеймс уже и так располагает значительным состоянием, к тому же он ближайший наследник земель и титула своего дяди, графа Кэткарта. Они с Джулией помолвлены еще в детстве, и свадьба состоится, как только прибудет из Англии ее отец. Он уже на пути сюда.

— Милорд, неужто вы одобряете этот союз?

— Нет, но не советую вам лелеять надежды, которым не суждено сбыться. Будь вы богаты и знатны, возможно, со временем мы бы уговорили дядю взять назад обещание, данное сэру Джеймсу, которого я нахожу совершенно недостойным леди Джулии, и согласиться на ее брак с вами. Однако при том, как обстоят дела сейчас, полагаю, вам не на что надеяться.

— О, если бы я мог отыскать моих родителей! — воскликнул Сидни. — Плащ и пряжка, которые я храню, намекают на знатность моего происхождения. И тогда-то… Но я не смею обольщаться несбыточною мечтой! О, если бы я мог умереть прямо сейчас! Жизнь утратила для меня всякое приятство.

И юноша, уронив голову на руки, громко застонал.

Маркиз, глубоко тронутый, ласково склонился над Сидни и взял его за руку.

— Не отчаивайтесь, дорогой Эдвард. Я уверен, что моя кузина вас любит, и не менее твердо убежден, что она презирает вашего соперника. Джулия — девушка умная, сильная характером и не выйдет замуж за того, кто ей противен. К тому же мое мнение имеет для нее некоторый вес, и я употреблю все свое влияние в вашу пользу.

— Милорд, благодарю вас от всей души! От всего сердца! Щедрый и благородный друг, как я могу выказать вам свою признательность?

— Лучшей наградой мне будет, если вы соберетесь и явите нам разум, дарованный вам Природой. А теперь до свидания, и воспряньте духом!

Засим с сердечным рукопожатием маркиз удалился.

Я уже говорил, что дворец Ватерлоо был выстроен на краю высокого обрыва, почти отвесно встающего над морем, от которого его отделяла лишь узкая полоска песка. Туда-то Сидни и направил стопы вскоре после разговора с маркизом. Он шел по узкому берегу, умиротворенный глухим рокотом волн, что блистательной чередой разбивались у его ног, и гармоническим шелестом ветвей в сотне футов над головой. Солнце клонилось к закату. Витрополь лежал далеко на западе. В гавани теснились корабли. Великолепные барки и яхты скользили под расправленными парусами над синей пучиной, пение гребцов и громкие выкрики торговцев разносились в недвижном воздухе так отчетливо, что внимательный слушатель мог бы разобрать отдельные слова. Поздний час и красота представшей взорам картины изливали целительный бальзам на сердце влюбленного, приглушая боль тяжких раздумий.

И все же он мог думать лишь об одном: о Джулии, ее красоте и приятном нраве. Мучительное осознание, что она никогда не будет ему принадлежать, вновь и вновь настигало юношу с ужасающей, всесокрушительной силой.

Покуда Сидни пребывал в душевных терзаниях, его ухо внезапно уловило обрывок мелодии. Он прислушался. С музыкой сплетался нежный сладостный голос, и песня, плывущая в небе, звучала почти ангельски: