Живи за двоих - Владимир Вишняков

трудности, Игорь Валентинович, — ответил Станислав, садясь за стол и открывая историю болезни. — Интересный случай. Хотел, чтобы мы вместе осмотрели одного больного.

Начмед посмотрел на младшего коллегу поверх очков, слегка прищурившись.

— Пока молодой, Слава, всё интересно. Что у этого пациента?

— Подозреваю шизофрению. Есть негативная симптоматика и все компоненты синдрома Кандинского-Клерамбо. Я хотел обратить ваше внимание на необычную фабулу бреда пациента. Пересказывать не хочу, лучше вы сами его послушайте.

Два доктора шли по узкому коридору психоневрологического диспансера мимо зарешёченных окон.

— Ты хотя б предысторию изложи, — произнёс начмед.

— Начало, казалось бы, типичное. Молодой человек, студент математического института, зовут Кривогорницын Иван. Три месяца назад мать стала замечать, что сын стал молчаливым, задумчивым, неопрятным. Стал пропускать занятия. Говорил, что идёт в институт, а сам по улицам без дела шатался. Матери ни на что не жаловался.

— Типичная апато-абулия, — заключил Игорь Валентинович. — Наш клиент. Если ты о шизофрении. А как в стационар попал?

— Три дня назад пришёл в книжный магазин недалеко от своего дома. Там доступ к книгам свободный. Стал рвать книги, кричать что-то нечленораздельное, как будто что в них искал и не находил. Вызвали милицию, отвезли его в отдел. Там вёл себя неадекватно: выкрикивал отдельные слова, требовал найти какого-то писателя. Дежурный милиционер вызвал скорую, привезли к нам, госпитализировали. Возбуждение купировали. Сейчас стал спокойнее, контактен.

— Ну, ты с ним разговаривал? Что за бред-то?

— В общем, Иван считает, что он — персонаж чьей-то книги.

— Да ты что? Раньше о таком не слыхал. Ну, показывай своего уникума.

Игорь Валентинович и Станислав свернули направо по коридору. Станислав открыл решётку, установленную перед входом в каждое отделение, и пропустил вперёд начмеда. Доктора прошли в ординаторскую.

— Лена, скажи санитарам, пусть приведут к нам Кривогорницына.

Через минуту два санитара привели и усадили на стул молодого человека лет двадцати, худощавого, со светлыми нечёсаными волосами. Он выглядел задумчивым и подавленным, большей частью смотрел в пол.

— Иван, познакомься, это Игорь Валентинович, доктор, заместитель главного врача.

— Здравствуйте, Игорь Валентинович, — тихо проговорил пациент, не поднимая глаз.

— Иван, — вступил в разговор начмед. — Ты знаешь, где ты сейчас находишься?

— Мне уже задавали эти глупые вопросы. Я нахожусь в психоневрологическом диспансере. Сегодня третье сентября две тысячи девятого года. Я болен. Всем вам кажется, что я сошёл с ума.

— Хорошо, Иван. Расскажи всё с самого начала, чтобы мы могли тебе помочь.

— С начала чего? Всего этого рассказа?

— Какого рассказа? — переспросил начмед.

— Рассказа о нас с вами, где всё и происходит. Понимаете, я появился только вчера. Вы, впрочем, тоже. Меня придумали. И вас тоже придумали. Только вы этого не знаете. А я — знаю.

— Придумал кто? — заинтересованно переспросил Игорь Валентинович.

— Писатель. Не знаю его лично, не видел никогда. Но всё, что окружает меня, выдумка. Ничего этого нет. И меня нет. Я — персонаж его рассказа.

Доктора помолчали несколько секунд.

— Иван. Когда всё началось?

— Если вы о времени, то — времени не существует. Мне кажется, что я живу двадцать лет. Но это не так. Писатель придумал меня вчера, до этого меня не было.

— Иван, я вижу, тебе неприятно говорить об этом. Давай лучше о другом. Ты учишься?

— Учился, — не сразу ответил пациент. — Я математик. Только это не имеет смысла.

— Твоя мать рассказала нам, что ты перестал ходить на учёбу, с ней ни о чём не разговаривал. Скажи, почему?

— Критерий смысла? Или критерий бессмысленности? — как бы невпопад ответил молодой человек, посмотрев на докторов широко раскрытыми глазами. — Всё — неважно. Ничего этого нет. Всё придумано. Я пишу математическую формулу — и она появляется на бумаге из небытия, из ничего. Я сжигаю лист бумаги с формулой — и она возвращается обратно в небытие.

— Ты поэтому перестал посещать институт? — спокойно спросил Игорь Валентинович.

— Поймите же! Институт здесь ни при чём. Меня — нет. Меня — не существует. Я — только на бумаге. Разница между вами и мной лишь в том, что я знаю, а вы — не знаете.

— Иван, всё-таки, постарайся описать, что ты чувствовал в последнее время, — попросил Станислав. — Как ты узнал, что ты… персонаж книги? Что ты знаешь об этом писателе?

— Понимаете, доктор, это… Зачем вы спрашиваете? Вы знаете, что я думаю. Или нет? Тогда он знает!

— Кто знает?

— Он! Автор! Писатель. Знает мои слова, мои мысли. Всё ненастоящее. Я могу сказать, что будет. Я могу видеть поведение других людей — они тоже персонажи и потому предсказуемы. Даже когда вы, — пациент посмотрел на начмеда, — ещё не пришли, я уже примерно знал, что вы носите очки, и ваше имя. А ваше имя, Станислав Вениаминович, настолько необычно, что просто не может быть настоящим.

Психиатры с истинным удивлением переглянулись.

— Но любое положение нуждается в доказательстве, — продолжил разговор начмед. — Ты как математик должен доказать нам.

Неожиданно глаза пациента быстро забегали, он покраснел, поёрзал на стуле.

— Это… — он сглотнул, — это сложно. Я искал. В сети, в книгах… Но только фразы, слова… отдельные фразы-слова, слозы-фрава… Причудливость звуков, скрытость… несокрытость… завязка и катарсис…

— Спокойно, не волнуйся, Иван, — доверительным тоном прервал непонятную речь сумасшедшего Станислав Вениаминович. — Можешь не отвечать на вопрос. Иди в палату, отдохни, поспи. Хорошо?

Пациент широко открытыми глазами посмотрел на своего врача, мотнул головой как-то полуутвердительно.

Станислав открыл дверь ординаторской и позвал санитара. Ивана увели в отделение.

— Ну, что скажете, Игорь Валентинович?

— Слушай, Слава, — удивлённо взмахнул рукой начмед. — Нередко удаётся поймать шизофрению на этапе чёткого, структурированного паранойяльного бреда. Но само содержание бреда действительно необычно.

— Да, — продолжил Станислав. — То, что окружающий его мир — выдумка, это дереализация. О себе он говорит, что он персонаж — деперсонализация. Негативная симптоматика — апатия, абулия — есть. Псевдогаллюцинации у него тоже есть, но в этот раз он о них не упомянул.

— Слушай, так как это первый приступ, пока в диагнозе пиши шизоаффект. Кандинского-Клерамбо выставишь позже — посмотрим на динамику, во что выльется.

— Хотя все компоненты синдрома уже есть: открытость мысли, бред воздействия и псевдогаллюцинации, — парировал молодой доктор.

— Не спеши, Слава. Вдруг не шиза в чистом виде, а шизоаффективный психоз. Острый и без последствий. Пролечим его. Вдруг выкарабкается ещё. Пересидел за своими формулами и сорвался.

— Да я тоже надеюсь, Игорь Валентинович. Жалко парня, — вздохнул Станислав.

Начмед встал.

— Ладно, если будет что новое, вызовешь.

Весь оставшийся день странный пациент не выходил из головы у Игоря Валентиновича. Доктор вспомнил слова известного немецкого психиатра Крепелина о том, что душевная болезнь, даже