Секреты цветов - Салли Пейдж

которую посадила мать; лепестки крошечные и нежные. Вайолет надеется, что свинчатка будет расти и цвести, с каждым годом становясь все сильнее. Быть может, она даст отростки и примет в свои объятия два камня, лежащие рядом с растением. Могилы, на которых никто не оставляет цветов.

Она знает: отец простит их за то, что они уезжают. Он заболел после операции и сразу понял, что у них крайне мало шансов сохранить дом. Ферму пришлось продать еще несколько лет назад, когда отец больше не мог позволить себе держать овец. А теперь уже нечего продавать.

Мать считала, что Господь управит, и сказала, что все обойдется. Но никто, даже священник, не верил матери. Отец знал, им понадобится помощь семьи, а семья находилась за океаном.

Поэтому сейчас они складывают свои пожитки на повозку и отправляются в путешествие. В Аргентине они оставляют лишь могилу на склоне холма, где посажена свинчатка.

Глава 17

Эмма

Бородатые ирисы

Вечер приносит с собой очередные дожди. Эмма выглядывает из окна кухни в сад и мысленно возвращается к разговору с Бетти и Лесом. От воспоминаний по телу разливается приятное тепло и появляется слабый проблеск чего-то еще… может, надежды? Она сказала, что пишет книгу, и, вероятно, именно так и сделает. Эмма понятия не имеет, какой будет книга, но чувствует, что она может стать началом чего-то.

Звонит телефон. Это ее мать. Эмма чувствует, как в виски начинает стучаться боль, однако ощущение тепла во всем теле дает ей силы ответить.

– Привет, мама. Как поживаешь?

– Ах, ты тут. Очень мило с твоей стороны, что перезвонила… – Мать оставляет фразу висеть в воздухе: первый признак того, что она претендует на все пространство между ними. – Я тут думала о своем дне рождения.

Эмма поспешно производит мысленный подсчет. Она не пропустила никакой важной даты. Матери шестьдесят семь лет.

– Но ведь твой день рождения только в октябре.

Из-за волнения Эмма выжимает из себя лишь сухое утверждение, оставив вопросы вертеться на языке. Я что-то упустила, что-то не так поняла?

Мать пропускает это замечание мимо ушей; слова дочери для нее – лишь ступеньки на подступах к тому, что она реально собирается сказать.

– Матиас хочет заранее знать число гостей. Мы все поедем в его шато на Луаре.

– Матиас?

– Ну ты знаешь, Матиас и Лина – друзья Пола и Селии. Я сто раз о них упоминала. Матиас настаивает на том, чтобы мы провели с ним неделю в шато.

Эмма понятия не имеет, кто это такие. Ее мать живет одна в Париже, но окружает себя постоянно меняющимся кругом «правильных» людей. Скорее, поправляет себя Эмма, правильных мужчин. Мысленно возвращаясь к Матиасу, она невольно задает себе вопрос, что думает его жена Лина по поводу недели в шато «с ним», а не «с ними», как успевает заметить Эмма.

Между тем мать продолжает тарахтеть:

– Матиас держит больше ста садовников. У него есть липовая роща, садовый лабиринт с фигурно подстриженными кустами и пять тысяч восточных лилий.

Эмма снова поспешно прикидывает в уме: пятьдесят лилий на одного садовника. Похоже, Матиас не из тех, кто любит пачкать руки.

– Мама, я подумываю о том, чтобы написать книгу. – Она сама не знает, зачем это говорит. Вероятно, ей нужно за что-то зацепиться и перестать сползать в мир своей матери.

Мать пропускает и это мимо ушей. Может, Эмма вообще ничего не сказала?

– Мы собираемся туда на неделю, но я хочу, чтобы ты приехала на уик-энд. Матиас устраивает для меня вечеринку в субботу вечером. Ты можешь приурочить это к одной из своих конференций…

Отлично! Я попрошу научный мир назначить международный симпозиум на даты непосредственно до или после твоего дня рождения. и кстати, мама, я уволилась с работы.

Эмма снова мысленно перебирает слова, которые лишь резонируют у нее в голове. Она не сообщила матери о новой работе, а поскольку мать никогда не спрашивает ее о рабочих делах, проходят недели, проходят месяцы, а та по-прежнему пребывает в полном неведении относительно жизни дочери.

– В пятницу вечером мы поплывем вниз по реке на яхте Матиаса, но в нашу компанию я тебя не включила. Ты переночуешь в шато. Оно чудесное, оригинальное барокко. Мы не можем взять на яхту детей – это не совсем уместно… – (Каких детей?) – Но я обещала, что ты за ними присмотришь. – (Ага, теперь я бесплатная нянька.) – Ты ведь так хорошо ладишь с детьми. – Мать делает паузу, и Эмма слегка расслабляется. – Я всегда говорила, вам с Уиллом следовало создать полноценную семью.

Эмма задыхается, словно получила удар прямо под дых. Комплимент, чтобы обезоружить, а затем нанести мощный удар.

Она не стала рассказывать матери о том, что не может иметь детей, и теперь гадает, не могла ли та каким-то чудом узнать о бесплодии дочери.

– Мы хотели создать полноценную семью.

– Эмма, тебе следует говорить громче. Твоя привычка бормотать никуда не годится. Ты должна с этим разобраться. Тебе нужно больше стараться.

– Мама, я пишу книгу. – Она уже начинает потеть и судорожно пытается хоть что-то сказать о себе, о своей жизни – что угодно, лишь бы облегчить боль, возникшую в желудке и теперь распространявшуюся в область сердца.

– Неужели? Ты нашла издателя? – Мать прекрасно изображает скепсис.

– Книгу о цветах.

– Тогда тебе понравится шато. У Матиаса больше ста садовников.

– Ты говорила.

И мне наплевать. Никому не нужно столько садовников.

– Тебе понадобится агент. У Кэрри ушло больше шести лет на то, чтобы найти своего, и только тогда она смогла продать хотя бы одну книгу. Я эту книгу прочла и, положа руку на сердце, ничуть не удивлена. Кэрри следует винить только себя. Я всегда считала, мне следует написать книгу…

Пока мать рассказывает о том, сколько книг она могла бы написать и какой бешеный успех они имели бы, Эмма пытается напомнить себе о своих достижениях. Однако ее квалификация, знание языков, друзья и любимые – это вообще ничто, пыль на ветру. Она говорит себе, что в свои сорок лет должна быть нечувствительна к злобе матери. И что они вообще живут в разных странах. Но логике и здравому смыслу здесь не место. Остается только принять простую мысль: если твоя мать не способна тебя любить или хотя бы хорошо к тебе относиться, то надеяться не на что. Эмме хочется сформулировать свою мысль в виде вопроса, заронив малюсенькое зерно сомнения, но она не может его подобрать.