Сын - Алехандро Паломас

хожу с папой в кино, но только после обеда, потому что утром кинотеатр закрыт. Пока мама была тут, я ходил с ней в кино нечасто, потому что она больше любила играть в разные игры, а кино больше любила смотреть на компьютере. Она готовила в микроволновке попкорн, добавляла сливочное масло, и мы вдвоем садились на диван и накрывались одеялом с волшебными картинками и этикеткой, где написано «madeinturkey», мама давным-давно привезла это одеяло из города Стамбула, это не в Пакистане, но папа говорит, что там все мужчины с усами, а женщины похожи на маму Назии, потому что заматывают лица платками и видны только глаза.

Маме больше всего нравится, когда в кино все время поют, а особенно когда у сеньор в кино светлые волосы. У нее куча любимых фильмов, но самый любимый «Звуки музыки»[10], потому что там снялась Мэри Поппинс, переодетая монашкой, и ее тоже зовут Мария, но дети семьи Трапп не знают, что она Мэри Поппинс, но, конечно, раз они родились в Австрии, для них так лучше, а иначе немцы переехали бы их своими серыми машинами, в этом кино немцы злодеи.

А еще мама очень любит одно очень смешное кино, называется «Свадьба Мюриэль»[11], про толстую девушку, у нее все лицо в веснушках, она живет в Австралии, и подруги у нее настоящие вредины, потому что они красивые, а она нет. Мама знает наизусть все песни, и иногда по воскресеньям, когда папы не было дома, потому что он тогда был в спортзале, а иногда на футболе, мы разувались, вставали во весь рост на диване, и пели песню «Ватерлоо», и танцевали тоже, как Мюриэль с подругой в париках и серебряных костюмах, вот так, спина к спине. У мамы есть и другие любимые фильмы, она их называет «классика кино», но мне их смотреть скучно, в них все черно-бело-серое, потому что они старые, а еще у меня есть свой любимый фильм, маме он тоже очень нравится, а папе не нравится ни капли, он называется «Билли Эллиот»[12].

Мама говорит, что Билли немножко похож на меня. Ну, точнее, даже довольно много, потому что у Билли тоже мама англичанка, вот только танцевать я умею не очень хорошо и, наверно, никогда уже не научусь. В прошлом году я попросил папу и маму на день рождения отдать меня на балет, у нас тут на площади есть балетная школа, и я бы учился, как Билли, только на испанском языке, и мама очень обрадовалась и захлопала в ладоши вот так, один раз, и второй, и третий, но папа сказал: «Х-м-м-мм… посмотрим».

А это значит «нет». Я-то знаю, потому что папа сказал то же самое, когда мама хотела взять к нам собаку сеньоры Арлее, потому что сеньора уже старенькая и не может заботиться о собаке, но в конце концов ее племянница забрала собаку в деревню.

Но с тех пор. как мамы тут нет. мы болим не смотрим фильмы, накрывшись одеялом. Теперь мм ходим в кинотеатр. он называется «мультиплекс», и папа покупает в баре попкорн, но мне не очень нравится, потому что в темноте я его плохо вижу. И вообще, в этих фильмах никогда не поют, а папа, мне кажется, скучает, потому что все время смотрит в мобильник и шлет СМС.

А иногда по воскресеньям дядя Энрике и дядя Хайме, они мне ненастоящие дяди и вообще не родственники, но все равно как настоящие родственники, заезжают за нами на фургоне, и мы едем на стадион. Папа и дяди играют в регби, их команда почти никогда не выигрывает, и иногда после матча, если все между собой ссорятся, мы с папой возвращаемся домой на метро, а по дороге берем пиццу в ресторане сеньора Эмилио, он все время потный, носит белый колпачок, как у эльфа, он аргентинец, но не из Буэнос-Айреса.

— Нет, я не портеньо[13]. Я из Росарио, как Месси, — говорит он всегда, бьет себя в грудь и показывает на фотографию над стойкой. На ней сеньор Эмилио обнимается с каким-то невысоким некрасивым сеньором, волосы у него очень короткие, а лицо очень белое и улыбается. Однажды мама сказала мне, что сеньор Эмилио всегда грустит, потому что его жена уехала с дочкой отдыхать и больше не вернулась. Потому что забыла вернуться или еще почему-то, я сейчас уже не помню, но на меня сеньор Эмилио всегда смотрит добрыми глазами, а с тех пор, как мамы нет дома, он каждый раз крепко жмет папе руку и говорит: «Ну как вы там — держитесь? Чертовски рад тебя видеть».

И вот что случилось вчера — когда мы приехали на стадион с дядями и папой, я сел на трибуну смотреть матч, а это всегда дело долгое, потому что матчи длинные. И тогда на соседние места села сеньора с девочкой. Сначала они ничего не говорили, и я тоже ничего не говорил, потому что они обе чернокожие и я не знал, может, они не говорят на испанском, но потом сеньора сказала мне:

— Ты ведь Гилье, сын Мануэля, правда?

Я сказал: «Да», а она сделала губами вот так, словно у нее чуть-чуть болит зуб. Потом погладила девочку по голове, а у девочки было много косичек, и в них вставлены разные цветные штучки, похожи на конфеты, а я посмотрел на поле, потому что хотел увидеть мужа сеньоры и отца девочки, но там вообще не было ни одного черного, даже странно.

Сеньора сказала:

— Ах ты мой бедненький, так я и думала, что это ты.

Я не знал, что сказать, но все равно не успел бы ничего ответить, потому что она тут же сказала:

— И как тебе живется?

— Спасибо, все в порядке.

Сеньора снова скривила губы и покачала головой. Но не успела больше ничего сказать, потому что девочка подошла ко мне и сказала:

— Привет, меня зовут Лиза.

— Привет.

— Хочешь, пойдем нарвем цветов? На лугу за стадионом их полно. На два букета хватит.

Я чуть не согласился, но потом вспомнил, что папа всегда велит мне сидеть на трибуне и учиться играть в регби, потому что тогда, наверно, я смогу очень скоро записаться в команду юниоров, но вообще-то я немного боюсь мяча — он похож на дыню и отскакивает как-то странно. Просто никогда не знаешь, откуда прилетит мяч. И еще я боюсь, когда регбисты толкаются, чтобы сделать