Черный снег - Алексей Кабанов

выходили в эфир. Мы гоняли там музыку с запрещенными песнями и переговаривались с такими же радиолюбителями, как и мы. Заслышав шум машины, все прятали и выходили на улицу. Боялись ментов. У них есть машина с пеленгатором, они ловят таких, как мы. Позывной у Игоря – «Я Ветер». Так классно в ночной тиши сидеть и повторять в микрофон: – Прием, прием, я Ветер, кто меня слышит, отзовись.ю, я Ветер, прием, прием, я Ветер.

И тебе отвечают, и вы можете общаться на коротких волнах.

Дома я залез на крышу и натянул медную проволоку от одного конька к другому. Это теперь моя антенна, как и у Игоря. Конечно, это палево, менты и без пеленга тебя срисуют.

Конец проволоки воткнул в приемник вместо антенны. Он стал классно ловить радиохулиганов. К тому же теперь я могу слушать голос свободной Америки. Правда, его глушат. Но все равно можно разобрать. Там читают роман какого-то Солженицына. Он называется «Архипелаг ГУЛАГ». Я правда не знаю, что это означает.

Мы ходили с Игорем и Длинным в Ясенки по «девкам». Это тоже вражеский район, они союзники Заречки против Гагариной и Мазановки. Теперь меня знают и в Заречке как брата Игоря, и в Ясенках как зареченского пацана. Игорь ходит к одной девчонке и говорит, что у него с ней было. Но я ему не верю, хотя они внаглую тискаются при мне. Длинный тоже ходит к девчонке. У нее есть сестра. Какая-то маленькая девочка. Она постоянно пристает ко мне. Один раз она сказала, что хочет дружить со мной.

– Подрасти маленько, сопля, – ответил я ей.

Она заплакала и убежала…

Прошло лет десять, и однажды в гриль-баре у Трыки ко мне подошла какая-то жирная тетка. Я ее не узнал. Мы с ней танцевали, и я внаглую пил за их столиком. Денег у меня не было, и я был рад халяве. Когда мы пошли с ней курить, она рассказала мне про то, что я к ней ходил. Я понял, кто эта девка. Она говорила, что любила меня тогда и даже хотела порезать себе вены. Наверное, я пожалел, что не стал с ней встречаться.

Прощай, школа, здравствуй, лето.

Тогда я просто ни о чем не думал: ни об учебе (зачем, я же буду писателем), ни о работе – все равно в армию этой осенью.

Это было самым беззаботным летом в моей жизни. С утра и до ночи я гонял на мопеде, купался и, сидя в лесу, мечтал о будущем. Оно было прекрасным. Я жил в большом деревянном доме, не работал и менял женщин как перчатки. А женщины у меня до сих пор не было. Это обстоятельство слегка омрачало мою жизнь. Осенью в армию, а у меня ни разу ни с кем не было. Каким-то чутьем я понимал, что в армии может случиться все что угодно, тем более шла война в Афганистане. Летом на побывку приехал мой дядя, действующий полковник СА. Мы все узнали, что он служит в Афганистане. Вечером, когда они выпивали с отцом, мне тоже налили. Я, как взрослый, сидел с ними и слушал байки про Афган.

Дядя был переводчиком. Он вырос у нас в городе в многодетной, бедной семье. И после школы поехал в Москву поступать в институт изучать иностранный язык. Несмотря на хорошо сданный экзамен, его не брали, говорили, что перебор и не прошел по конкурсу. И тут каким-то чудом ему предложили изучать персидский, на кафедре был недобор. Потом наша страна ввела свои войска на помощщь братскому народу Афганистана. Он попал в яблочко. Точнее, там оказался немного раньше, переводчиком у советника. Пьяный он рассказал, как там было дело. Наших не устраивал их местный лидер Амин. Он был жесток, имел несколько жен, наши решили поставить на его место Бабрака Кармаля. Амин был очень осторожен. Жил во дворце с многочисленной охраной, по периметру были закопаны танки. Ночью должны были прилететь наши десантники и под видом подкрепления ворваться во дворец и арестовать Амина. В это время из Ташкента должны были по радио транслировать речь Кармаля:

– Преступный режим Амина свергнут, и я теперь возглавляю страну. В таком духе.

Но кто-то там накосячил, и речь по радио началась, когда мой дядя с советником и афганскими генералами сидели во дворце у Амина. Во время речи офицеры встали и недоуменно посмотрели на советника. В этот время у входа во дворец послышалась стрельба, это наши ребята пошли на штурм.

Советник встал, достал гранату, выдернул чеку и сказал, а дядя перевел:

– Вы за Кармаля или против, вы с нами или против нас?

Первым согласился генерал танковой дивизии, а затем и остальные. Я теперь знал, кто помог нашим захватить власть.

Дядя привез мне афганскую форму: куртку, штаны и кепку. Она была похожа на форму американских зеленых беретов, конечно, я с гордостью ее носил и не расставался с ней до самой армии.

В конце лета дядя Толя, отец брата Игоря, повез нас к морю. Игорь тоже был с моего года, тоже родился осенью, и мы вместе должны были идти в армию.

Мы отправились на синей «шестерке». За рулем дядя, рядом на переднем сиденье тетя Валя и мы с Игорем на заднем сиденье.

Мать, провожая меня, сказала:

–Алешка, я дала теть Вали 150 р., это твои деньги. Она будет давать тебе на мелкие расходы.

Я был абсолютно счастливым человеком, к тому же миллионером.

Валя была очень предприимчивой женщиной еврейской национальности, и она, конечно, сразу сказала мне о деньгах:

–Алешка, мать дала мне 150р., но ты же понимаешь, что это и на бензин, и мы тебя будем кормить, но если возникнет необходимость, то, конечно, можешь обращаться.

–Теть Валь, – гнусаво проблеял я (вчера мы перекупались на речке), – а можно прямо сейчас?

–Чего сейчас?

–Денег, а то курить у меня нету.

–Курить дядя Толя будет давать Игорю, спрашивай у него, – протяжно сказала она.

Сорвалось, – думал я и Игорь, ведь мы хотели прицепить пару бутылок

«Белого Аиста» в дорогу.

Курить было у Игоря, деньги у тети Вали, а, собственно, на что мне было обижаться. Игорь был чистокровным евреем по матери. Его отец, брат моей матери, был, точнее, не был евреем, по своему отцу, еврею, который был моим дедом по матери.

Я тоже был бесправным гоем. Хотя мой отец родился в деревне Дубовка, в которой поселили староверов, подарив их князю Куракину, когда его