Завет воды - Абрахам Вергезе

— Ума, я должна вам кое-что рассказать. Не так я представляла себе этот разговор, но это нужно сделать сейчас. Это важно. Это касается моего отца и моей семьи. Вы позволите? Всего несколько минут?

Ума выслушала — очень спокойно, очень внимательно, чуть удивленно приподняв брови.

— Я сделаю это, — сказала Ума. — Я сделаю это лично. Вам нужно будет подписать несколько документов.

И вот теперь в своей комнате в общежитии, рядом с верной Анитой, она трясущимися руками распечатывает папино письмо.

Моя дорогая доченька.

Она читает раз, другой. Он говорит, что уже в пути к ней. Но не объясняет почему.

Путешествие в неизведанное — это не открытие новых земель, это обретение нового взгляда…

О чем это он? Мариамма прижимает листок к губам в надежде, что так станет понятнее. Чувствует запах самодельных чернил, единственный в мире запах дома, красной латеритовой земли, которую он так любил.

Два дня спустя в Парамбиле, куда Мариамма возвращается с телом отца, они с Анной-чедети приникают друг к другу, как два тонущих существа. Анна больше чем кровный родственник — теперь она единственный оставшийся в живых член ее семьи.

Рядом с Анной стоит Джоппан; когда он сжимает руки Мариаммы, лицо его каменеет, а глаза темнеют, как будто он замышляет месть Богу, который забрал его лучшего друга. Ни Анна-чедети, ни Джоппан понятия не имеют, почему отец сел в тот поезд.

Мариамма с трудом узнает мешок с костями, который выходит вперед утешить ее, — Мастер Прогресса. После скандала вокруг хищения средств фонда ее отец был единственным, кто поддержал беднягу, хотя оказалось, что больше всего пострадал банк, а Больничный фонд практически не тронут. Сам Мастер осудил себя строже, чем кто-либо другой. Но в такие моменты никто не справится лучше, чем он, нужды других людей, хлопоты по организации похорон дают ему цель в жизни.

— Сердце мое разбито, муули, — говорит он. И отходит поговорить с шофером фургона, который привез гроб.

На следующий день в церкви она видит множество незнакомых лиц, почитателей Обыкновенного Человека, которые пришли выразить соболезнования. Сгорбленная старушка с палочкой, которая на вид могла бы быть сестрой Большой Аммачи, говорит:

— Муули, четверть века мы смеялись вместе с твоим отцом и плакали с ним. Сердца наши разрываются за тебя. — И прижимает Мариамму к груди.

Мариамма хранит тайну, которую никогда не узнает никто из скорбящих: из тела, лежащего в гробу, изъяты все внутренности; брюшная полость и грудная клетка — лишь пустая оболочка. Ума целиком вынула позвоночник, вставив стержень в оставшийся желоб. Те, кто раньше заглядывал в открытый гроб, не видели длинного разреза по задней части головы, от уха до уха, сразу под линией волос. Скальп был снят вперед, а свод черепа вскрыт, чтобы удалить мозг. Потом череп и скальп восстановили. Обычно в ситуации катастрофы с таким количеством жертв аутопсия мозга не проводится, особенно если легкие показали, что человек утонул. Однако Ума лично проведет исследование мозга этой жертвы. Но никакое вскрытие не объяснит, зачем отец сел в этот поезд.

Отца хоронят рядом с его отцом, Большой Аммачи, Малюткой Мол, ДжоДжо и его любимым сыном, ее братом, Нинаном, — в красной почве, которая вскормила их и которую они любили. Если бы останки ее матери нашли, она тоже лежала бы здесь. Как ляжет когда-нибудь и сама Мариамма.

Интересно, что бы сказала Большая Аммачи о том, что тело ее сына утратило целостность.

Вострубит труба, и мертвые восстанут нетленными.

Неужели бабушка верила в буквальный смысл этих слов? Может, и так. Но если Бог может воссоздать разложившееся, то запросто сумеет собрать тело отца, даже если его смертные останки покоятся на разных побережьях.

Гроб опускают. Комья земли стучат по крышке с такой окончательностью, что Мариамма обнаруживает в себе новый запас слез. Позже, уже дома, собирается большая семья Парамбиля: все взрослые, которых она знает с детства, многие совсем пожилые. Состарившиеся близнецы, согбенные, с одинаковыми тросточками и залысинами, стали похожи еще больше, чем в молодости. Благочестивой Коччаммы с ними нет, ей под девяносто, она прикована к постели, лишенная возможности злословить и сплетничать. Долли-коччамма ровесница своей благочестивой невестки, лицо ее все в морщинах, но выглядит и двигается она как пятидесятилетняя, когда снует туда-сюда, помогая Анне-чедети подавать на стол. Мариамма видит лица детей, вместе с которыми выросла, иных едва можно узнать. Не хватает тех двоих, кто мог бы хоть немного утешить ее, — Ленина и Поди. У христиан Святого Фомы не принято произносить надгробные речи, но сейчас, после погребения, собравшиеся в доме выжидательно смотрят на Мариамму, прежде чем аччан начнет произносить молитву. Она встает, складывает ладони, смело глядя на всех. Вдруг понимает, что только когда умирают и отец, и мать, человек перестает быть ребенком, дочерью. Она внезапно стала взрослой.

— Если бы Аппа мог сейчас увидеть вас, сердце его было бы переполнено благодарностью. За вашу любовь к нему и за то, как вы поддержали меня в моем горе. Отец так сильно любил Нинана и так сильно любил мою мать. Но ему не выпало шанса любить их так долго, как ему хотелось. И всю свою любовь он излил на меня, больше любви, чем иные дочери получают за множество жизней. Господь благословил меня этой любовью. Я благодарю каждого из вас за то, что вы здесь, что даете мне силы. Я постараюсь продолжить его дело. Мы все должны продолжить. Это то, чего он хотел бы.

Утром в день похорон любимая газета отца в последний раз опубликовала его колонку. Под фотографией и именем единственные слова: Обыкновенный Человек, 1923–1974. А ниже — пустая колонка, лишь толстая черная кайма, обрамляющая пустоту.

глава 72

Болезнь Реклингхаузена

Мариамма пишет Уме Рамасами, сообщая дату своего возвращения. Ума отвечает телеграммой: Привезите родословную, о которой упоминали. Я должна Вам кое-что показать.