Рассказы об эмоциях - Марина Львовна Степнова

Во дворе остаются только взрослые, если не считать Сашу и нескольких совсем уж мелких детей: девочку, мальчика и младенца. Момент кормления грудью последнего Саша случайно перехватывает взглядом и, прежде чем с деланым равнодушием отвернуться, успевает почувствовать сразу стыд и страх быть застигнутым врасплох. Но вот она – женская грудь, в нескольких метрах от него, не как в телевизоре, не как на фотографиях, когда чувствуется некоторая условность: когда стекло экрана или печать на бумаге придают изображению черты поверхностного описания, все равно что буквами в тексте. А тут – вот оно, тело, которое кто-то трогал, кто-то целовал, но не Саша. А Саше не светит ничего, кроме картинок, только этого он и заслуживает, поэтому и стоит, сутулый среди прямых, честных людей, поэтому срезал прыщ во время бритья, который слегка сочится сукровицей, поэтому трогает ранку руками, хотя и знает, что не стоит, но прекратить трогать не в силах. И такой он во всем.

Да, как и с другими праздниками, веселье сначала все не наступает, но вдруг Саша оказывается посреди веселья, хотя все еще трезвые, просто предвкушают. Приезжает дядя Володя со своей женой – тетей Светой. Дядя Вова и тетя Света в спортивных костюмах, в кроссовках, какие-то заранее веселые, как и все остальные, когда появлялись во дворе. Такое чувство, что папин брат и его жена не на машине ехали полтора часа, а только что вышли из дома неподалеку – настолько в них нет усталости. Оба такие же, как все остальные, загорелые.

– Это вы с югов такие красивые нарисовались? – интересуется дядя Витя.

– Да, Витюш, с югов, – весело отвечает тетя Света. – У нас в Сочи картофельное поле, а в Крыму теплица с огурцами. Только и успеваем мотаться туда-сюда.

Тетя Света удивительная. Она уверенно помнит каждого по именам, хотя даже местный дядя Вова иногда путает, как кого зовут. Она невероятно красивая, спокойная, умная, но при этом ни на кого не смотрит свысока, как делал бы Саша, если бы обладал всеми этими качествами. Она невероятно трудолюбивая, Саша только и слышит, что она преподает сразу в нескольких местах, работает в лаборатории, где трудится над каким-то соединением, неизвестно для чего предназначенным, успевает еще заниматься огородом на своей даче, занята еще и дома, потому что готовка тоже на ней, и это что-то невозможное, на это не может хватать часов в сутках, однако ей как-то хватает.

Дядя Вова тоже крутится, но уже в городской газете, которая то и дело на грани закрытия, хотя еще держится на субсидиях, на рекламе, на предвыборных кампаниях по разным поводам. Единственное, что в нем плохо, – он непрерывно курит, даже во двор заходит с сигаретой, обменивается рукопожатием, тут же закуривает новую, отвечает на несколько вопросов, закуривает следующую.

– А чего Сережку не привезли? – интересуется папа.

– Да укатил Сережка поступать, – отвечает дядя Володя и беспокойно выдыхает струйку дыма.

– Дайте хоть ваших потискать, – говорит тетя Света и обнимает Сашу.

Ему стыдно и приятно, когда тетя Света действительно обхватывает его с садистской какой-то нежностью.

– О, – говорит она, и непонятно – издевается или нет. – Прямо вымахал, какие мускулы повсюду.

Саше кажется, что все же издевается. Но надеется, что не совсем. Есть в том, как она ненадолго приникает к нему, некое неподдельное странное чувство, которого нет во всех остальных объятиях в его жизни – дружеских, родительских, даже в его объятиях с Варей. Что-то такое, в чем одновременно и есть влечение – и нет его. Так мама берет порой с постели Саши его футболку и проверяет – грязная она или нет, и, прижимая футболку к носу, чтобы это проверить, тратит чуть больше времени, чем требуется. Тетя Света порой прорывается в известные фантазии Саши, но тут он не дает развернуться им в полной мере – сразу закрывает жену дяди Вовы в дальнем уголке памяти и переключается на что-нибудь подоступнее, не такое смущающее. Представлять тетю Свету – это как маму представить.

Выждав, когда взрослые отвлекутся на тосты, на возню с шашлыками, Саша в несколько приемов ускользает с праздника, торопливо идет к Варе. Очень забавно то, что Вари нет, но мама Вари варит варенье в летней кухне.

– Ее отец принарядиться повез, – охотно сообщает Варина мама.

Тут же крутится Варина младшая сестра. Обе – и сестра Вари, и ее мама – такие милые и очень похожи на Варю, поэтому Саша, слегка поломавшись, укоряя себя за эту рисовку, с удовольствием ненадолго остается. Притворяясь равнодушным, снова грызет себя, пробует еще теплую пенку от варенья, похожую на клубничное суфле, запивает холодным молоком. Варина сестра учится на класс младше Миши. Уже закуплены школьные тетради и яркий дневник: она показывает их Саше, то залезая к нему на колени, то слезая, беседует с Сашей и мамой, обнимая Сашу то слева, то справа, то со спины, каждый раз так повисает на нем, что Саша только крякает от ее неожиданной тяжести. Будь Варя хотя бы вполовину так прилипчива, как ее сестра, Саша и Варя, пожалуй, уже год были бы в браке по залету. Вариной маме приходится отгонять ее окриками:

– Машка! Отстань от парня! На отца прыгнула – он с радикулитом ходит! Шарик от тебя в будке прячется! Пацанва от тебя разбегается, девки с тобой дружить не хотят, так это не просто так! Отстань, пока по-хорошему тебе говорят!

Так и не дождавшись Вари, Саша возвращается обратно и, как только входит во двор, слышит слово «абитуриенты», невольно закатывает глаза, хочет развернуться, незаметно уйти еще раз. Гости сидят за праздничным столом под уже включенным фонарем, хотя еще не так и темно. Они замечают его и замолкают, словно только и ждали, когда он нарисуется.

– …а главное, читать не любит! – продолжает свою мысль отец. – И с сочинениями беда! И это в нашей школе, где не надо быть олимпиадником, чтобы тебе хотя бы четвертак поставили. А ведь, куда ни сунься, везде это сочинение надо, будь оно неладно! А если даже у нас едва до тройки дотягивает, что там при поступлении будет? Слушай, ну страх просто. Че-то не очень хочется, чтобы парень на Кавказ попал в такое время неспокойное. Оттуда репортажи смотреть страшно, на это зверство. Да ладно Кавказ, будто у нас нельзя так попасть, что покалечат – и не с