Перелом. Книга 2 - Болеслав Михайлович Маркевич

– Вы лечите… эту даму? Позвольте узнать вашу фамилию…

– Мою?.. Доктор Кругляков…

Он остановился в изумлении.

– Я вас очень прошу, monsieur Кругликов, – перервала, она тут же, – приказать, чтоб меня пустили к ней… потому что тут люди, которые хотят помешать этому, – и она язвительно покосилась на Лизавету Ивановну, – a я ея belle-mère, княгиня Шастунова, и мне необходимо с ней переговорить о делах, потому что я вижу, qu’elle est en danger de mort9 и нельзя время терять…

Лизавета Ивановна всплеснула руками, все ее тщедушное тельце как бы съежилось и затряслось от ужаса, полные слез глаза с неудержимым упреком вскинулись на говорившую:

– Чтой-то вы хотите, княгиня! Ей, может, голубушке, от разговора вашего и умирать теперь приходится, a вы опять… Пожалуйте, господин доктор, пожалуйте скорее!..

И она юркнула в спальню.

Аглая усиленно захлопала глазами, будто по лбу ее что-то треснуло. Но она не почитала еще себя разбитою:

– 10-Elle dit des horreurs cette femme, – захныкала она немедля, ловя за руку поспешавшего за маленькою особой доктора, – вы ей не верьте, je vous prie, c’est une intrigue contre moi-10.

– Позвольте, сударыня, позвольте, меня там ждут! – говорил он, вырываясь от нее.

– 11-Un seul mot, monsieur Кругликов! Если моя belle-fille безнадежна уже так, как говорит эта женщина, то ей нужно les secours de la religion… ей нужен священник, и вы скажите им всем там, пожалуйста, что я нарочно привезла с собою для этого mon aumônier, le père Парфен, que voici-11…

– Это не мое дело, сударыня, – перебил ее, теряя всякое терпение, Кругляков и, высвободив свою руку и вбежав в спальню, запер за собою дверь на обе половинки.

Она поглядела ему вслед, приподняла плечи и со вздохом на всю комнату опустила грузное тело свое на ближайшее кресло.

«Le père Парфен», расчесывая пальцами свою подстриженную бородку, поглядывал на нее с едва скрываемою иронией на лице: он видимо потешался ее суетой.

Она обернулась на него:

– Вы не забудете, батюшка, надеюсь, что вам нужно будет сказать ей? – проговорила она, значительно помахивая головою. – И скажите ей еще, что une belle-mère это почти мать, и за то, что она так дурно приняла меня сегодня, ее ужасно накажут на том свете!..

– Чертям-то рогатым мало кто верит в наш образованный век, княгиня, – хихикнул на это отец Парфен.

Ее совсем сбило с толку такое неожиданное возражение.

– Отчего вы это говорите, батюшка? – вскликнула она даже испуганно. – Когда кто умирает, ему всегда страшно. Потому он знает, что его сейчас там будут судить. Этим вы как отец духовный и должны воспользоваться, чтоб она эти, вы знаете, на которые претендует она, деньги отказала в пользу Базиля, своего мужа.

«Le père Парфен» кашлянул, провел рукой по волосам и ухмыльнулся.

Дверь из спальной отворилась, и из нее вышел доктор в сопровождении Ранцова.

– Хорошо, что добились, – говорил он, самодовольным движением передергивая очки на носу, – в первую минуту, признаюсь, не надеялся: пульса совсем не было… атрофия, думаю… Вывезло на этот раз!

– И… и надолго ли теперь? – замирающим голосом спросил тот.

Кругляков развел руками:

– Вторую дозу мускуса примет, подбодрится… a там…

Он глянул с видимым участием в его исковерканное внутреннею мукой лицо:

– Вы родственник больной? – спросил он, понижая голос.

Ранцов молча поглядел только на него в свою очередь и отвернулся.

Доктор повернулся на каблуках, отыскал кинутую им на окно шляпу и вынул часы:

– До свидания, я заеду через час… Больной необходимо полное спокойствие! – проговорил он громко и как бы строго, оборачиваясь в сторону княгини, внимательно прислушивавшейся со своего места к предыдущему разговору, и направился к двери.

– Доктор, – окликнула его выбежавшая из спальной Лизавета Ивановна, – она священника желает.

– Что же, доброе дело, – оглянулся он, – только дайте сначала лекарству подействовать: слаба слишком в эту минуту…

Аглая Константиновна вспрыгнула с кресла, словно кукла из табакерки:

– Священник здесь!.. Отец Парфен, ступайте к моей belle fille!..

В первую минуту никто не нашел, что сказать. Кругляков исчез за дверьми. Лизавета Ивановна растерянно устремила глаза на Ранцова. Он, в свою очередь, молча повел на княгиню не то недоумевающим, не то досадливым взглядом.

«Aumônier встряхнул гривой и, выправляя свои аметистовые запонки из-под рукавов подрясника, встал и направился к спальной.

Лизавета Ивановна инстинктивно кинулась заслонить ему дорогу:

– Позвольте, батюшка, надо, слышали, погодить… да и приготовиться больной дать… Да с вами и даров святых нет, – продолжала она, оглядывая отца Парфена. – К великому таинству приступить она желает, так как же так!

– Формальность исполнить всегда успеем, a тут главное убедить больную покончить честно все земные свои счеты, – учительским тоном возразил он.

Она даже руками всплеснула:

– Кровь и тело Господни… Это вы «формальностью» называете, батюшка! Что же это такое?

Он несколько смутился:

– Назову обрядом, так как это, надо быть, более знакомое вам понятие, – выговорил он несколько иронически, – a тем не менее повторяю вам, сударыня, что разумное наставление особенно важно для умирающей…

– Certainement12, – поспешно вмешалась Аглая Константиновна, язвительно относясь к маленькой особе, – надеюсь, что батюшка лучше вас знает, что следует делать в этих оказиях!..

Но та ее не слушала. Она отбежала к Ранцову, прижалась к его плечу и зашептала:

– Не годится этот, ангел мой, не годится!.. Съездите, милый человек, сейчас к Николе на Грязях; отец Василий там, почтенный старец, пастырь настоящий… Вы только скажите, он меня знает близко, приедет сейчас… Он ее, голубушку, действительно утешит, напутствует и примирит… A этот таинство святое «формальностью» называет, прости Господи!

– Сейчас съезжу… A если как она да без меня вздумает ворваться к ней опять? – приостановился тронувшийся было с места Никанор Ильич, указывая ей кивком на Аглаю Константиновну, которая, со своей стороны, наклонившись к уху своего «aum nier», объясняла ему что-то, энергично размахивая руками.

– Это точно, – закивала Лизавета Ивановна, вздыхая, – опять ее, голубушку, не дай Бог, не пощадит эта барыня… И чтой-то это, Господи, за люди на свете!.. Так вот что, ангел мой: сама съезжу, неподалечку ведь, и привезу отца Василья, a вы уж тут посторожите!..

Она скрылась.

Ранцов подошел к двери спальной, осторожно притворил ее опять и сел на близ стоявший стул.

Аглая Константиновна оглянулась на него и, съежив губы кружочком, в знак полнейшего к нему презрения, спросила с самым надменным и колким видом, какой только нашелся в арсенале ее grands airs:

– Куда же ушла эта… персона, которая тут сейчас распоряжалась, и когда наконец допустят отца Парфена к моей belle