Одарю тебя трижды - Гурам Петрович Дочанашвили

— Не нужно мне столько, бери…

— Сказал, не хочу, — повысил голос Хромой и неожиданно грустно добавил: — Не были бы нужны, не покидал бы селения.

— Не хочешь — и не надо, — и, махнув рукой, хотел добавить еще что-то, но Хромой, не оборачиваясь к селению, воздел руку и, странно вытянув палец, сказал, словно прислушиваясь к чему-то дальнему, так напряглось его лицо:

— Он все еще смотрит на тебя.

Доменико смутно различил что-то за окном. Опять закололо в глазу, мучила соринка, и, когда он зажмурился от боли, Хромой приблизился и дал пощечину.

— С ума сошел?! — опешил Доменико и взорвался: — Спятил!

— Что делать, в жизни никого не бил, но… — Хромой смущенно опустил голову. — Так велел… Он.

Доменико схватился рукой за щеку. А в глазу все покалывало.

— Слезится глаз, болит?

— Нет, немного…

— Нагнись, удалю. Нагнись. И вымахал же ты… Еще, еще…

Доменико не удержался и припал на одно колено.

Хромой обхватил его лицо загрубелыми, заскорузлыми пальцами, откинул ему голову, оттянул веко и, глубоко вдохнув, бережно подул на широко раскрытый глаз.

— Взгляни-ка на меня.

Доменико взглянул и увидел себя в темном зрачке Хромого — тусклого, нелепо вытянутого.

— Еще беспокоит?

— Нет. — Доменико встал. — Нет, нет.

— Ступай, — сказал Хромой и снова воздел руку. — Иди, Доменико, в добрый путь.

— Сначала ты иди.

— Нет, ты. Он так велел…

Левой рукой натянул поводья и пустил коня. Конь шел осторожно, а когда спуск стал положе, хотел перейти в скок, но седок не позволил. Доменико повернул голову к селению — над чьим-то домом вился дым, озеро скрылось из виду. Хромой все стоял у башни. «Куда я еду? — мелькнуло тревожно, и тут же улыбнулся себе. — В Краса-город». Ударил коня пятками, с коня и этого хватило — понесся вскачь. Впереди возникла роща низкорослых деревьев, и Доменико опять перевел коня на шаг; отстраняясь от веток, он пригнулся, а выпрямиться не пришлось — кто-то грубо рванул за ворот, едва не сбросив с лошади, и, приблизив лицо, грубо спросил:

— В какую сторону ушел?!

Голос пропал, страх сдавил горло; хорошо, хоть лицо человека показалось знакомым, и он пришел в себя.

— Кто… Кто ушел?

— Беглец!

«Беглец! По правой ушел, а велел сказать — по левой. Или по левой, а будто по правой…» Доменико растерянно уставился на человека. А тот сильно встряхнул его, приставил к горлу бессовестно, на совесть отточенный нож и угрожающе повторил:

— В какую сторону пошел, говорю!

— Прямо пошел.

Преследователь тут же спрятал свой нож и, довольный, сказал, потирая руки:

— Будь здоров!

Кого-то напомнил он Доменико, где-то видел его. Медленно, нерешительно поехал дальше. Хотелось погнать коня, ускакать, но не хватало духу, и только потом, когда миновал рощу, обернулся — сзади никого не было. Глянул на мешочек — он оказался на месте.

Кого-то напоминал ему, видел его раньше…

Задумавшись, чуть не зацепился за сук и, когда пригнул голову, прижался щекой к загривку коня, невольно вздрогнул, вспомнив: «Зузухбайа!»

Да, да, это был комедиант с размалеванным лицом.

* * *

— Скоро будет дилижанс, тетя Ариадна?

— Кончетина, сколько можно спрашивать! И вообще… придет, когда надо, а не когда тебе угодно, — строго ответила женщина.

— Я же просто так спросила, тетя Ариадна.

— И вообще незачем то и дело упоминать мое имя. Может, я не желаю, чтоб эти посторонние люди знали, как меня зовут, — и тетушка любезно улыбнулась всем.

— Хорошо, тетя, не буду.

— Вот и прекрасно, детка, ты умеешь вести себя благородно, потому что в твоих жилах течет голубая кровь Карраско.

Доменико посмотрел на девушку в розовом платье: красивая была, но непонятно удивленная. Ее тетя держала в руках белый кружевной зонтик.

Все глаза устремлены были к повороту, а шум подходившего дилижанса заставил людей повернуть головы в другую сторону.

— И всегда так! Ждешь с одной стороны, а появляется с другой, — проворчала тетушка Ариадна.

«Вот он какой — комната на колесах», — отметил Доменико.

Дилижанс, подскакивая, пронесся мимо; возница с длинным кнутом пренебрежительно взглянул на ожидавших людей.

— Невежа! — воскликнула тетушка Ариадна.

— В молодости один человек обещал мне все на свете — и богатство, и счастье… — начала вдруг женщина с зеленым узелком в руках.

— Обманывал, разумеется, — откликнулась тетушка Ариадна.

— Вы послушайте… Он ковром мне под ноги стлался, а я не верила ему.

— И прекрасно делали.

— Тогда он сказал: не знаю, что с собой сделаю, раз не веришь…

— Обманщик!

— И я поверила, сказала: ладно, будь по-твоему, согласилась, словом…

— Напрасно, совершенно напрасно, из ваших слов ясно, что он обманывал вас.

— А потом он стал моим мужем, и я не верила, что еще найдется другой такой на свете.

— Вероятно, отравил вам жизнь?

— Что вы, сеньора, не сказать, до чего он был хороший.

— Да, иногда и среди мужей попадается хороший человек, но настоящий мужчина — редкость…

— По правде говоря, мне не встречался настоящий мужчина… и вряд ли есть где…

— Васко был настоящим мужчиной, — сказала тетя Ариадна. — Нынче не сыскать подобного ему.

— А где он, куда делся? — заинтересовалась женщина с узелком.

— Ушел куда-то. Поздней осенью. На мокрых улицах листья валялись… Но он вернется, я знаю.

— Кто?

— Как кто? Васко!

Доменико смущенно переступил с ноги на ногу.

— Васко был особенный. Когда все говорили «да», он говорил «нет», а когда, подражая Васко, все повторяли «нет», он говорил «да». А знаете, что он сказал, когда одни твердили «да», а другие «нет»? Он сказал: «В самом деле!»

— Знаете, я уже представляю его себе.

— О-о, Васко трудно представить, не только речь — в нем многое еще было замечательным. Настоящий был мужчина — в прямом смысле этого слова.

— Дилижанс идет! — радостно воскликнула Кончетина.

— В самом деле, в самом деле, — сказала тетя Ариадна. — Через час будем в Краса-городе.

КРАСА-ГОРОД

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ

Из одного дома вышел мужчина, растопырил пальцы в белых перчатках, озирая небо, и зашагал по мощеной улице. Из ворот другого дома выскочил ребенок, его настигла женщина с пышно взбитыми волосами и, kqk ни упирался малыш, уволокла обратно. Мужчина свернул за угол, а оттуда появилась девушка в белом платье до пят. Шла она легко, но ощутила на себе пристальный взгляд и, вздернув голову, заспешила,