Воровская сага в 4 частях: Бродяга. От звонка до звонка. Время – вор. Европейская гастроль - Заур Магомедович Зугумов

Каскад длинных и черных как смоль волос, ниспадавший волнами на ее плечи и грудь, почти закрывал ее лицо, но она легким прикосновением рук откинула их назад, и, когда расстояние, разделяющее нас, сократилось, сердце мое вдруг екнуло и забилось мелкой дробью, оно просто готово было выскочить из груди. Сомнений не оставалось — этой женщиной была моя жена Джамиля.

Уже в следующее мгновение мы упали в объятия друг друга. Мне показалось, что я обрел крылья. Джамиля плакала навзрыд, уткнувшись мне в плечо, и крепко прижимала к себе с таким порывом чувств и страстной любви, будто в самое ближайшее время нас должен был кто-то разлучить.

Такой знакомый и родной пьянящий запах ее волос тут же одурманил меня, а комок, подступивший к горлу, не давал вымолвить ни слова. Я зарылся в ее пушистые, шелковистые на ощупь волосы, закрыл глаза и провалился в бездну счастья.

Как я мог говорить в тот момент? Да и о чем было говорить? Чего желать? «Как же ничтожно мало нужно человеку для счастья!» — промелькнуло в моей голове.

Один Бог знает, сколько времени мы простояли в таком молчаливом единении: минуту или пять? Когда я пришел в себя и поднял взгляд, то увидел странную картину. Недалеко от нас стояли несколько женщин, в том числе и в белых халатах. Они о чем-то шептались, иногда поднося носовые платочки к глазам, и глядели в нашу сторону. За ними, переминаясь с ноги на ногу, тихо судачили двое любопытных мужичков.

Голова жены покоилась у меня на груди. Она уже давно перестала плакать, лишь изредка нервно вздрагивала, всхлипывая и прижимаясь ко мне с каждым разом все сильнее и сильнее.

Я осторожно поднял ее голову, посмотрел в заплаканные и от этого еще более привлекательные и желанные глаза, на алые губы и приоткрытый, полный маленьких жемчужин рот, как бы убеждаясь лишний раз, что это действительно моя жена, а не сон.

Нежно погладил ее по волосам, обнял за плечи, прижал к себе, как драгоценный сосуд, и молча завел в свою палату.

Когда мы оба оказались сидящими на моей койке, она подняла голову и, взглянув мне прямо в глаза, проговорила с таким состраданием в голосе, что у меня мурашки пробежали по коже:

— Неужели это ты, Заур? Родной мой, ты действительно жив! Боже, как же я рада! Ты даже не представляешь себе, как я рада и как счастлива. Сколько же я пережила и как мечтала о такой вот чудесной встрече! О Боже, неужели все это не сон? Но мне почему-то сказали ребята, что ты чуть ли не при смерти, так, наверное, нужно было, да? Заур, милый, это ты? Я не верю глазам своим…

Она щупала мои руки, плечи, грудь, смотрела на меня сверкающими, как два черных бриллианта, глазами, полными любви и сострадания, гладила меня по волосам своими нежными и добрыми руками, и слезы, как два маленьких ручейка, сбегали с обеих ее щек.

Она все еще не могла до конца поверить в чудо нашей встречи. В тот момент я находился в какой-то эйфории, не успев вымолвить еще ни единого слова. Она прекрасно понимала мое состояние, поэтому и не требовала от меня немедленных ответов на свои вопросы. «Вот этим и отличаются, наверно, такие близкие, родственные души, как наши», — промелькнуло в моей голове. Я по достоинству оценил ее поведение.

В палате мы были одни, и я знал, что в ближайшее время нас никто не потревожит, но вдруг услышал скрип открываемой двери и обернулся. В дверях стояла моя младшая дочь Хадишка — нарядная, как маленькая принцесса, с двумя огромными белыми бантами, приколотыми к таким же пышным и длинным волосам, как и у матери.

Я был поражен ее взглядом. Ребенок смотрел на меня глазами взрослой женщины. Какое-то мгновение мы разглядывали друг друга, молча улыбаясь, и, честно говоря, я растерялся в тот момент, но меня спасла ее детская непосредственность. С криком «Папа!» она бросилась в мои объятия, зарылась где-то у меня на груди, и напряжение прошло само по себе.

Я успел завязать платком рот, чтобы не заразить туберкулезом дочь, по-прежнему прижимая ее к своей груди.

Первые слова при нашей общей встрече, которые я произнес, были обращены именно к ребенку. Я поздоровался, не преминув сделать комплимент своей дочурке, и понемногу все стало на свои места.

Так втроем на моей больничной шконке мы и просидели, разговаривая несколько часов кряду, пока не появился Вовчик со своими бродягами.

Глава 33

Нетрудно догадаться, что я почти все это время молчал, внимательно слушая рассказы жены и некоторые, по-детски наивные, маленькие дополнения дочери.

Находясь в Самарканде и, как сейчас принято говорить, занимаясь торговым бизнесом, она, естественно, не могла знать, что мать моя умерла, а меня почти тут же посадили в тюрьму. Узнала она об этом чуть позже, когда, закончив дела, приехала домой в Махачкалу. Можно представить себе, в каком она была состоянии, поняв, какая череда несчастий произошла в ее отсутствие.

Джамиля всегда была сильной и умной женщиной. Прекрасно понимая то, что легавые, зная о нашей любви и привязанности друг к другу, не оставят ее в покое, полагая, что я мог доверить ей очень многое, она, никому ничего не сказав, кроме моего отца, вернулась в Самарканд.

Дома Джамиля оставила старшую одиннадцатилетнюю дочь Сабину, которая уже давно превратилась в не по возрасту взрослую и практичную девушку, с дедом, убитым горем, а сама, в надежде на то, что легавым не будет никакого резона ехать в такую даль за простыми показаниями жены арестованного, покинула Махачкалу, взяв с собой младшую дочь Хадишку.

Но она просчиталась. Могла ли моя жена знать тогда, прекрасно изучив