Красная Поляна навсегда! Прощай, Осакаровка - София Волгина

Первым своего порося зарезал на Двенадцатом поселке Михаил Христопуло и дал хороший кусок сала Роконоце. С едой еще было более-менее, не голодали; по крайней мере в семье Христопуло Роконоца и в самое голодное время, что-то готовила буквально из ничего. По крайней мере, крапивный суп был обеспечен всю весну, лето и осень, потому что осакаровская земля была необычайно щедро усеяна этим жгучим растением. Крапива стала поистине спасением для ссыльных не только от голода, но и послужила первым лекарством от многих болезней.

С одеждой было очень туго: лишней тряпки не было в прямом смысле. Все ходили в обносках, латанных и перелатанных разноцветными заплатками. О нижнем белье многие забыли. Что называется, ходили без трусов. Обувь была далеко не у всех. Летом, само собой, ходили босиком, а зимой в валенках – дефицит номер один, которые носили в семье Роконоцы по очереди.

Осенью сорок третьего Ирини пошла в школу. Ей было уже одиннадцать лет, а ей пришлось идти во второй класс. Одета кое-как. Была она девочкой справной, не то, что худющая Кики. Все платья старшей сестры были ей малы. Роконоца не знала, что и делать. Перешила одно свое шерстяное платье. Не на машинке, все вручную. Как она не додумалась взять хоть несколько метров материи с собой, ведь было у нее. Не догадалась. Вот теперь ходит дочь в школу, обмотанная в шали. Пальто нет. Ботинок нет. Ко всему, Ирини не знала ни одной буквы из русского алфавита. Поэтому-то ее не приняли в третий класс. И все русские слова путались с греческими и немецкими. Федор подбадривал ее:

– Имес ромеи, по-русски говоря: мы – греки. Наш народ очень умный, а ты у нас в семье самая умная, ты должна учиться. Исе ромейса, Ирини!

– Федя, ну как мне учиться, если нет времени открыть учебник, я же полдня пасу свинью и коз! – жаловалась Ирини.

– Бери учебники с собой, – был ответ, – вон посмотри на младшего брата, как он учится.

Брала учебники. Очень завидовала Яшке, который учился тоже во втором, но в параллельном классе. Он хорошо научился говорить по-немецки и за два месяца в школе научился легко говорить и по-русски. Счастливчик младшой никогда ничего не учил, иногда что-то писал полуприсев. В их классе тоже были дети и младше и старше него.

– Слушай, Яшка, как тебе удается ничего не делать, и учиться так хорошо? – интересовалась Ирини.

– А я на уроке все слушаю, зачем мне еще дома заниматься тем же?

– Ну, ты профессор! – удивлялась Ирини.

– Ага. Профессор кислых щей! – уточнял младший брат.

Яшка в самом деле был одаренным пацаном и с детства имел какой-то неоспоримый авторитет среди ровесников. Нет, совсем не так шли учебные дела у Ирини. Ей трудно было переключиться с греческого языка сначала на немецкий, как ей пришлось, общаясь с немецкими детьми из совхоза «Арбайтер», теперь на русский. Русских слов знала мало, объяснения учительницы были для нее филькиной грамотой. С трудом выучив буквы, Ирини читала перед учительницей урок, не понимая значения слов. Дома она просила маму не отправлять ее в школу, но старший брат не разрешал бросать учебу. Ребята, в основном восьмилетки, часто смеялись над рослой одноклассницей, обзывая ее «мамкой».

«Смотрите, наша мамка пришла!» – горланили они, и разбегались, боясь ее тумаков. Но некоторым доставалось: рука у нее была тяжелой, и они жаловались родителям. А те, в свою очередь приходили и жаловались директору. Директор вызывал мать. Вместо матери, конечно, приходил Федя. Объяснял причину Ирининых кулачных боев, до следующего раза.

Как же тяжело было ей учиться!

С того самого времени стали Ирини сниться сны о школе, где она на уроке, стоит у доски и не знает, что учительница от нее требует. От мучительного состояния стыда и безысходности, она просыпалась, обливаясь потом и была счастлива, что это всего лишь сон. Слова из стихотворения «Осень наступила, высохли цветы, и глядят уныло голые кусты…» она учила целый день, потому что две козы, которых она пасла при этом, хотели бежать к кустам в гору, а свинья, наоборот, бежала вниз поближе к грязи. Она только и успевала то открыть, то закрыть учебник. Вот тогда она приняла бесповоротное решение, что, когда у нее будут свои дети, она не будет их заставлять пасти скот и сделает все, чтоб они смогли нормально учиться.

* * *

Роконоца трясла спящую дочь за плечо: «И что за мода у этой девчонки последнее время всхлипывать во сне?»

Ирини резко открыла глаза и, увидев близко склоненное лицо матери, вскочила.

– Что? Уже утро?

– Утро, утро. Ты плакала во сне. Что-то приснилось?

Опять ей приснился повторяющийся уже которых раз, в разных вариантах, один и тот же сон, что она здесь в Осакаровской школе, во втором классе, учительница спрашивает ее урок, а она ничего не знает. Силится, что-то вспомнить, оглядывается на класс, ждет подсказки, но все молчат. Ей стыдно, слезы выступают на глазах, она выбегает из класса.

Что снилось? – Роконоца выжидательно смотрит в глаза.

– Тотже самый сон.

– Как ты на уроке?

Ирини, кивнув, принялась одеваться. Роконоца уже натопила. Тепло обволакивало, хотелось снова укрыться лоскутковым одеялом и не думать о школе. Начались заморозки, а у нее ничего кроме стареньких, треснутых по бокам галош ходить в школу не было. Старые огромные валенки еще было рано носить, хоть мать и настаивала надеть их.

– Ну, уж нет, мама! И так надо мной все смеются.

Роконоца недовольно покачала головой, подошла к своей лежанке, вытащила что-то из-под подушки.

– Тогда, на вот, надень эти толстые шерстяные носки, которые я связала на днях для Харитона, тебе тоже они подойдут.

Новые носки были великоваты, но она надела их, пошла в галошах. В это осеннее мрачное утро пошел мокрый снег и завьюжило. В школу Ирини пришла в намокших носках. Когда дети возвращались домой ударил еще и мороз. А идти надо было с километр. Вернулась она, бедняжка, обмерзшей. Промокшие ледяные ноги, веки глаз красные обмороженные. Ноги мама растерла чем-то, а с глазами что делать? На следующий день веки стали тяжелыми и малиново-красными. Через день они загноились. Каких только примочек ни ставила Роконоца – ничего не помогало. В конце-концов, она этот гной своим языком стала вылизывать и так спасла глаза дочери. Ирини была, как две капли воды похожа на свою маму. Роконоца особенно любила ее, свою портретную копию.

После тяжелой месячной болезни, мама больше не разрешила