Парадизо - Франческа Сканакапра

Я не хотела, чтобы Мираколино к нам присоединялся, но злоба мальчишек мне не нравилась.

– Не говори так! – осадила я Паоло.

– Почему? Он же идиот. Я даже не понимаю, для чего он ходит в школу.

Пьетро снова скорчил злую рожу, но Мираколино продолжал смотреть сквозь нас.

– Можно и ему дать немножко, – сказала я.

Ягоды были такими противными, что я понимала: все мы не съедим.

Пьетро посмотрел на Паоло, потом оба мальчишки посмотрели на Риту, которая, пожав плечами, сказала:

– Ладно, только не объясняйте ему, что мы задумали.

– Наябедничать он все равно не сможет, – усмехнулся Паоло, – слишком тупой.

Я подняла банку и жестом подозвала Мираколино.

– После него я этой ложкой есть не буду, – заявил Пьетро, отшатываясь. – Еще дебилизмом заражусь.

– А мне вообще хватит. – Паоло оглушительно рыгнул. – Кажется, ягодки уже действуют.

На четверых мы смогли съесть полбанки. Я попробовала проглотить еще одну ложку, но желудок скрутило, и я испугалась, что если съем больше, то меня стошнит прямо тут. Мы все согласились, что осиленной дозы достаточно.

Мираколино нерешительно шагнул вперед и протянул руки.

– Никому не говори, – велела я, передавая ему банку.

– Да, кретин, держи свое тупое плевало закрытым, не то я постараюсь, чтобы зубов у тебя осталось меньше, чем у твоей мамаши, – добавил Паоло и погрозил кулаком.

Мираколино взял банку и с явным удовольствием принялся заглатывать прокисший терн – ложку за ложкой. Похоже, несъедобными он ягоды вовсе не находил. Наконец он бросил ложку, выгреб все, что смог, пальцами, отправил в рот и проглотил так жадно, что у него дыхание сбилось. После чего вернул мне банку и снова замер, глядя в никуда.

Вскоре я почувствовала уютное тепло и странное радостное волнение, словно должно было случиться что-то особенно хорошее. Все казалось смешным, даже рыгательный поединок между Пьетро и Паоло. К мальчишкам попыталась присоединиться Рита, но у нее рыгать не получалось. Вместо этого она корчила рожи, которые казались мне такими уморительными, что я хохотала, пока слезы на глазах не выступили.

Мальчишки затеяли шумный спор неизвестно о чем, потом принялись толкаться и пихаться, наступать друг дружке на ноги. Впрочем, стычка получилась скоротечной, оба повалились на землю и лежали, шлепая губами, как рыба, и хихикая.

Потом какое-то время мы бродили по саду, после чего мальчишки предложили отправиться в церковь.

– Посмотрим, на месте ли старая ведьма. Если да, подкрадемся к ней и напугаем. Вы должны услышать, какие звуки она издает, когда пугается.

Старой ведьмой мальчишки называли Иммаколату Огли, пожилую приходскую экономку. В деревне ее знали все. Иммаколата вырастила тринадцать детей – пять своих и восемь приемных, одним из которых была дзиа Мина, осиротевшая в младенчестве. Дзиа Мина звала ее Мама Имма. Иммаколата регулярно навещала в «Парадизо» дзию Мину, особенно весной и летом, когда тетя давала ей фрукты, ягоды и цветы. На небольшой клумбе дзиа Мина специально для церкви выращивала георгины и гладиолусы, которые еженедельно забирала Иммаколата.

Когда тетя и Иммаколата стояли вместе в саду и разговаривали, выглядели она странно. Моя тетя была шести с лишним футов ростом, то есть почти на фут выше средней женщины, а Иммаколата – низенькой, с двенадцатилетнюю девочку. Однако нехватка роста у нее компенсировалась крепко скроенным телом и сильным духом.

Лицо у Иммаколаты вечно было красным, словно она скребла щеки жесткой щеткой, волосы торчали неряшливым клубком серой проволоки, который старушка безуспешно пыталась приструнить множеством шпилек и заколок. А в церкви она просто покрывала их шляпой, похожей на кочан цветной капусты.

Чрезвычайно набожная, Иммаколата то и дело крестилась, когда что-то рассказывала, словно ставя знаки препинания. Вопреки преклонному возрасту – и по собственному выбору, а не по необходимости – она до сих пор каждый день работала: готовила еду для дона Амброджио, прибирала и расставляла цветы в церкви. Пьетро и Паоло утверждали, что из церкви она выгоняла их уже много раз.

Мы с Ритой шли за мальчишками, держась за руки, и громко пели. В церкви не было ни души, Иммаколаты на месте не оказалось. Сама церковь меня раньше особо не интересовала, но я вдруг почувствовала, что ее стоит исследовать. Мы играли в салки между скамьями, носились по проходам и вокруг алтаря, забрались в ризницу, где на вешалке висели мантии дона Амброджио. Я в ризнице прежде не бывала, туда ведь пускали только священников и алтарных мальчиков.

Пьетро схватил одну из стол[13] дона Амброджио, небрежно обмотал вокруг шеи и давай расхаживать вокруг ризницы, раскачивая задом и надув губы.

– Гляньте, до чего я красотка! – кривлялся он.

Мы с Ритой хохотали и хохотали. Впервые в жизни я почувствовала, что проказы – это здорово. Я казалась себе смелой и бесшабашной.

Потом мы играли в прятки. В церкви было столько интереснейших мест, где можно спрятаться, что искать приходилось подолгу. Когда наконец настал мой черед прятаться, я скользнула в исповедальню, где долго ждала, притаившись под скамьей священника.

Не помню, сколько я просидела в исповедальне, скрючившись. Возможно, я даже ненадолго заснула. Выбралась я оттуда лишь от скуки и болезненных спазмов и, когда это случилось, поняла, что никто меня не ищет.

Рита сидела на алтаре, опустив голову на колени, негромко стонала и раскачивалась взад-вперед. Пьетро и Паоло нашлись за алтарем – они пытались влезть в табернакль[14].

– Что вы делаете? – спросила я.

– Там у них вино, – ответил Паоло.

– Прекратите! – велела я.

Внезапно все веселье улетучилось. Как и смелость.

– Прекратите! – снова крикнула я. – Из-за вас у нас будут неприятности.

Пьетро подошел ко мне, кривя губы. Он так и не снял столу дона Амброджио.

– Мы будем делать что захотим, – прорычал он и толкнул меня с такой силой, что я повалилась назад.

Раздался грохот, словно разбилось что-то тяжелое. Я налетела на огромную пасхальную свечу, а она, в свою очередь, опрокинула статуэтку святого, который теперь лежал на полу, а в стороне валялась отломавшаяся рука.

– Я все про вас расскажу, – пригрозила я, но Пьетро схватил меня за руку:

– О чем расскажешь? О том, что разбила статую? Попробуешь наябедничать на нас, мы скажем, что нас тут отродясь не было, а ты хотела прогулять экзамен.

– Но это же ваша идея! – возмутилась я, чувствуя, как разгорается гнев.

Пьетро приблизил лицо к моему. Наши носы едва не соприкасались.

– А это ты принесла отраву. Гнилые ягоды – твоя идея! – прошипел он. – И ты их украла у своей тетки. Все знают про ее отраву! Донесешь на нас, мы тоже донесем, тогда неприятности будут не только