Дни убывающего света - Ойген Руге

Она выбрала круглую коробку плавленого сыра и баночку соленых огурцов и начала намазывать выложенные на подносе ломтики хлеба… Партийный секретарь квартала — это должность, на которой нужно собирать членские взносы с десяти или пятнадцати ветеранов между Тельманштрассе и площадью Жертв фашизма и ничего больше. Но что сделал Вильгельм? Устраивал какие-то тайные собрания, внизу, в своем штабе, планировал какие-то «операции». На коммунальные выборы он организовал моторизированную боевую эскадрилью, чтобы на тех, кто после обеда всё еще не проголосовал, наслать агитаторов: эти идиоты испортили весь газон своими мотоциклами! Его последняя идея — локомотив для Кубы. Нойендорф, в котором жило менее десяти тысяч, должен обеспечить сборку дизельного локомотива на заводе имени Карла Маркса. Они выскребали деньги как сумасшедшие, отовсюду, даже юные пионеры собирали утиль, а в заключение людям пришлось отдавать какие-то вещи для большой вещевой лотереи, которая пройдет в следующие выходные в клубе Народной солидарности и станет апогеем всей акции.

Невероятно, как он умел втягивать людей, думала Шарлотта, намазывая плавленый сыр. Своими намеками, своим поведением. Своей шляпой, которую носил в любое время года. Приходилось признать, что он стал нойендорфской знаменитостью. О нем всё время писали в газетах, пусть даже всего лишь местных. Люди знали его, здоровались с ним на улице. Не с ней, с ним. Люди передавали друг другу какие-то невероятные слухи… Как он умудрялся? Нет, нельзя было сказать, что Вильгельм запускал эти слухи. Но как-то, черт его знает… Он повесил в своем штабе на гвоздь лассо, и вот уже товарищи возрастом помладше уверены, что Вильгельм умеет превосходно кидать лассо. Он разливал «куба либре», и вот уже все верили, что он знал лично Фиделя Кастро! А когда он пил нескафе «по-мексикански» (сначала смешивал порошок со сливками, из-за чего на кофе образовывалась слабенькая пенка) и курил русские папиросы, то всем сразу становилось понятно, что это Вильгельм выстроил в Мексике советскую разведсеть.

Если б они только знали, думала Шарлотта. Она на мгновение замерла, собравшись порезать крохотные огурцы на крохотные ломтики. Замерла и вспомнила Гамбург — «разведывательную деятельность» Вильгельма. Три года подряд он сидел в своей конторе и курил сигареты. Это и была «разведывательная деятельность» Вильгельма. Три года на забытой должности. Ничего никуда не продвигалось. Доходили новости об арестах, Вильгельм сидел и ждал. Чего собственно? Чего собственно они ждали? Ради чего рисковали жизнью? Она не знала. «Каждый знает лишь столько, сколько ему положено», — говорил Вильгельм. И она, вместо того чтобы вместе с мальчиками уехать в Москву, осталась в Германии и разыгрывала супругу — для прикрытия. Она почти радовалась — об этом, конечно же, никому не расскажешь, — когда всё вскрылось и им пришлось бежать сломя голову. Со швейцарскими паспортами. И это с берлинским диалектом Вильгельма. Боже мой, тоже мне разведывательная служба. Даже приличных загранпаспортов не могли сделать.

Жалкими они получились, бутерброды — свежий мякиш при намазывании сыра разъехался. Шарлотта яростно разложила сверху огуречные ломтики, хотя чем меньше оставалось сделать, тем больше росла уверенность Шарлотты, что в подвал она не пойдет…

Что же делать? Она вспомнила о телефоне академии: совсем недавно Вильгельм велел протянуть в подвал кабель телефона академии — внутренней телефонной линии, которую Вильгельм всё еще беззастенчиво использовал, несмотря на то что ушел из академии шесть лет назад. Она подошла к своему аппарату внутренней линии и набрала Вильгельма по его академическому номеру, чтобы сообщить ему, что бутерброды стоят на кухонном столе, и — хотя на нее в этот момент напал смертельный голод — она улизнула из кухни, чтобы не столкнуться с забирающим поднос Шлингером.

Шарлотта объелась и спала плохо. Ночью около полтретьего проснулась по малой нужде, побрела по коридору, как ребенок, пугливый и ранимый. В час оборотней, как это время называла ее мать, на нее чаще всего наползали самые разные страхи. Она пугалась даже ракушки в прихожей, не смотрела ни влево, ни вправо, пыталась не думать ни о чем плохом. Но когда она сидела на унитазе и ждала, когда из нее выйдет последняя капля, к ней закралось подозрение, что ее статья может не понравиться товарищу Хагеру — возможно, она совсем не сориентировалась, и статья ее на самом деле и плохая, и ничтожная, и ретроградская…

Утром мысль никуда не исчезла, правда при дневном свете она не казалась такой страшной. Тем не менее, Шарлотта устояла перед соблазном помчаться в утреннем халате к почтовому ящику и посмотреть не пришла ли уже «НД». Она встала как обычно, приняла холодный душ, приготовила ячменный кофе и тост с маслом, только после этого пошла за газетой, отнесла ее вместе с тостом и ячменным кофе в зимний сад, смогла даже пробежаться по первой странице, на которой речь шла о криминальных происшествиях на границе, терпеливо долистала до раздела культуры и — вот она!

Больше, чем вопрос хорошего вкуса.

Роман Вольфганга Коппе «Мексиканская ночь»,

издательство «Миттельдойчер Ферлаг».

Автор: Шарлотта Повиляйт

Ее печатали не впервые, но публиковаться удавалось отнюдь не регулярно. Хотя Шарлотта знала статью наизусть, она еще раз прочитала каждое слово, с наслаждением, за тостом и ячменным кофе. Теперь, когда статью напечатали, она казалась еще убедительней, решительней, чем раньше.

По идее это была рецензия, но так как в ней рассматривались основополагающие вопросы, то Шарлотте отвели половину страницы: все шесть колонок. Речь шла о книге западнонемецкого писателя, которая недавно вышла в одном из издательств ГДР. Это была плохая, неприятная книга, которая не понравилась Шарлотте сразу, с первой страницы. Речь шла о еврейском эмигранте, который вернулся в Германию — в Западную Германию — и выяснил, что фашистская идеология оттуда никуда не делась. Тут вопросов нет. Но вместо того, чтобы уехать в ГДР — всё-таки мыслимая альтернатива — он возвращается обратно в Мексику, где слегка философствует о жизни и смерти и в конце концов кончает жизнь самоубийством. Книга увлекательна и написана прекрасным языком, а автор явно разделяет антифашистские идеи, но не более.

И еще один мельчайший изъян — Мексика была изображена совершенно неправдоподобно, как будто автор там никогда не был.

Против того факта, что главный герой был гомосексуалистом, Шарлотта в принципе не возражала, даже если и вынуждена была признать, что это неприятным образом напоминало ей о брате Карле-Густаве, когда рассказчик от первого лица описывал свои гомоэротические приключения с несовершеннолетними мексиканскими мальчиками-проститутами: пространно, изнуряюще, мерзко.

Главная же ее претензия была политического характера. Книга была негативной. Пораженческой. Она втягивала