Место клизмы изменить нельзя. Рассказы морского доктора - Михаил Сорин

от африканских деликатесов, как болезнь исчезает сама, а если еще подключаются бабки-знахарки, проклинающие в своих тайных никому не понятных молитвах «проклятую синтетику», то тело становится чистым и на ощупь бархатным. Нет, дорогие мои читатели, я имею в виду настоящую аллергию, которую знавали и предки наши, и величали ее, голубушку, «сенной лихорадкой», а теперь к ней слово иноземное приклеили и кличут не иначе, как «поллиноз»! И поллинозит наш народ почем зря. А начинается эта зараза как раз тогда, когда вся природа оживает, цветы и травы распускаются. Тут бы только и гулять по лесам и полянам, веночки плести, с девушками хорошими знакомиться. Ан нет, стоит только ступить на ковер из разноцветья, так тут этот полиноз и начинается. И ведь не зря его так нарекли, вслушайтесь в это название «поллиноз». «Поли» – много, а дальше все понятно: носов много, и из всех насморк истекает. И становишься ты «соплеменником» в прямом и переносном смысле этого слова. А ритуал чихания?! Да в старину все табаконюхатели от зависти бы усохли! Такого чиха им бы в веки веков не испробовать. А табак, какой дорогущий был, рассказывают! А тут чихай себе бесплатно до полного помрачения мозговых извилин! Так это еще не все. Ко всем прочим удовольствиям слезы прибавляются. Сморкаешься и плачешь. Как будто близкого родственника потерял или зарплату к сроку третий раз не выплатили. А в завершение всего кашель начинается, и окружающие подозревают у тебя тайное заболевание – туберкулез, и шарахаются, как от прокаженного. Короче говоря, на придумывать можно разного и всякого.

Так вот, сподобился заболеть этой дрянью и я. Хоть и был доктором дипломированным, а понял причину своего недуга не сразу. Дело было в середине семидесятых, и мудреных этих единиц нозологических мы еще не знали. А кто знал, тот помалкивал или втихаря кандидатские диссертации кропал, а затем и докторские, и деньги на нашем невежестве зарабатывал немалые. А я чихал каждое лето, и становилось мне все хуже и хуже. Зимой хоть в проруби купайся, никакая лихоманка не берет. Как лето – гриппую! Так я думал, во всяком случае, пока не обнародовали болезнь эту странную, и стал я ходить в респираторе и дома, и на улице.

Страху тут большого нет. Подумаешь – респиратор! Японцы, те уже давно к этому делу привыкли. У них на островах промышленности столько, что дышать нечем. Вот и пользуются всякими защитными средствами. А поскольку мне дальневосточные привычки дальше, чем, скажем, ближневосточные, хотя и те как-то по барабану, поэтому к моему респиратору окружающие, как и я, сам, привыкали весьма неохотно.

Как сейчас помню свой первый выезд на велосипеде – в хорошо и прекрасно выглядевшем зеленом респираторе, и дышать было не очень трудно, и ликовать я начал внутренне, что поллиноз проклятый обманул, пока не встретил едущих навстречу двух офицеров на мотоцикле. Водитель оторопело глянул на меня, затем развернулся к сидящему сзади и попытался знаками показать на встречное зеленомордое чудище. После чего мотоцикл потерял управление и свалился вместе с седоками в придорожный кустарник. Когда я их оттуда спас и объяснил в чем дело, оба, облегченно вздохнув, возрадовались, несмотря на ободранные носы и помятую от падения форму, так как уже решили, что им инопланетяне чудиться начали. И решили они, поэтому больше на грудь столько с вечера не принимать и вообще – пересмотреть свое отношение к жизни. А поскольку все разъяснилось наилучшим способом, то тут же опять произошла переоценка ценностей, и мне было предложено немедленно обмыть это обстоятельство. Через пару дней в такой же ситуации оказался «газик» с начальством. Водитель так смеялся, когда меня увидел, что бросил руль и заехал в канаву. В довершение всего, – уже в другом городе, и ехал я на стареньких, раздолбанных «Жигулях», но все в том же респираторе, – встречная машина ГАИ врезалась в бордюр, и мне потом долго пришлось объяснять, что я ничего не нарушал, а вид у меня такой, поскольку страдаю болезнью аллергической.

Казалось, выхода никакого нет. От всех новомодных лекарств спать хотелось невероятно! Но лечить людей и в тоже время спать невозможно, тем более, если у тебя скальпель в руках. Но, оказалось, что человек привыкает ко всему, и все ко мне привыкли. А я, привыкнув, обнаглел, да настолько, что за грибами стал похаживать в респираторе. Раньше мне это удовольствие было не по здоровью. Люблю я это дело – грибы собирать. И не столько их потом кушать, а сам процесс собирания, трепетного поиска, кураж наживы. Порой десять раз пройдешь мимо одного места, на одиннадцатый – на грибок наткнешься. Стоит он под листочком и над тобой издевается: поклонись мне, толстопятому, может, и дамся я тебе, нерадивому, в руки! И кланяюсь я, и приседаю перед господином грибочком! Вот только вдохнуть его лесной аромат нет у меня никакой возможности, маска проклятая мешает.

Так было и в этот раз. Грибная пора была в самом разгаре, а я, как прокаженный, сидел и сморкался дома. Грибной дух полз по всему городу. Тут смешивались и жареные, и маринованные, и просто отварные грибные наслоения. Терпение мое лопнуло. Я надел самый, на мой взгляд, незаметный респиратор черного цвета с каким-то умопомрачительным серебряным фильтром, резиновые сапоги, взял корзину и рванул в лес. Боже! Какое это было счастье! Правда, я ничего не чуял, зато все слышал и видел. Лес был наполнен пением птиц, звоном насекомых, цветом очарованной ранней осени. Грозди рябины пламенели горько-сладкими каплями, зелено-рыжая листва кленов переливалась в лучах радостного солнышка. Пауки развешивали серебряные нити паутины и те, не выдержав общего осеннего восторга, срывались с места и носились по лесу, окутывая все и вся своей липкой тонкостью. Грибы радостно приподнимали свои шляпки, и сами просились в корзину. Я забыл про свою маску и пребывал в радужном настроении азартного грибника. Очарование счастливого одиночества рухнуло в один миг от скрипучего голоса, раздавшегося за моей спиной:

– Мужчина, а мужчина, скажите, который час?

Я распрямился и резко обернулся. Передо мной в немом изумлении стояла пожилая женщина. Глаза ее, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Рот шевелился в немом вопросе, а из пальцев медленно выскальзывала корзина с грибами. Я попытался что-то сказать, и тут стала доходить вся нелепость происходящего Респиратор!!! Я сорвал маску, но было уже поздно. Женщина отпрыгнула в сторону и спряталась за куст.

– Не подходи, – заорала она очнувшимся истошным дискантом.

– Бабуля, – ласково пролепетал мой голос. – Вы меня не бойтесь.

– А-а-а-а, – заорала бабка вновь. – Злодей!

– И никакой не злодей, – попытался в ответ обидеться я.

– Просто у меня аллергия, сенная лихорадка, так сказать, и дышать могу только таким образом.

– Значит, террорист! Вон и морду свою под маской прячешь, типичный Игиловец1!

– Да какой я «Игиловец», – обалдел от такой политической грамотности я. – У них борода и рост повыше.

– Бороду сбрил, сам пригнулся, чтоб не узнали. Мало вам Сирии, сюда перебрались, места им не хватает.

– Вы что – с ума съехали?! – взвился от такой напраслины я. Обида жгла сердце флотского офицера-запасника.

– Доктор я, хирургом в поликлинике работаю, у кого хотите, спросите!

– Значит, уже и туда пробрались! То-то я гляжу, к вам на прием не попасть! Очередь,

– А за грибами, за каким хреном, если террорист, меня понесло? – Выдвинул я последний аргумент.

– А, может, вас тут целая банда! И прячетесь вы в старых немецких укреплениях. Жрать вам нечего, вот тебя за грибочками-то и послали!

– А не пошла бы ты, бабка, – высказал я свое возмущение полновесным русским языком. И это, как ни странно, подействовало.

– Кажись, наш! И ругаешься правильно, – смилостивилась старушенция. – А ну, отойди от моей корзины на десять шагов!

– Да, пожалуйста, – я отошел в сторону. Бабка одним прыжком оказалась рядом со своим «богатством», подхватила корзину, отбежала за дерево, выглянула оттуда и опять заорала:

И все-таки ты злодей и террорист! Ишь, аллергия у него! Сена, они, видите ли, нюхать не могут. Туда же – грибочков захотелось!

И тут она меня совсем добила своей последней фразой:

– Димедролом питайся, тогда и добрых людей пугать не будешь! – И скрылась за кустами.

Совершенно обалдевший, я стоял посреди леса без маски и дышал