Sex в восточном городе - Раджа Алсани

Ламис познакомилась с братом Фатимы, когда подвозила подругу на вокзал. Али был на четыре года старше девушек и тоже учился на врача. У него сломалась машина, и он решил ехать вместе с сестрой поездом. Они встретились на станции.

Али и Фатима мало времени проводили вместе, хотя и жили в одном городе брат в одной квартире сестра в другой. Али нечасто навещал ее; по выходным он ездил в Аль-Катиф на машине, тогда как Фатима неизменно путешествовала поездом.

Ламис поразил рост Али. Девушка была выше большинства знакомых парней, но Али был футов шесть ростом — может быть, даже больше. А внешность! Смуглолицый, с густыми черными бровями — настоящий мужчина. Он показался Ламис просто волшебным.

Через неделю после знакомства она встретила Али в больнице, куда они с Фатимой пришли за учебниками. Многие первокурсницы встречались здесь с парнями, своими коллегами, под тем предлогом, что им необходимы дополнительные занятия для усвоения трудных предметов. Ламис использовала ту же тактику с Али, который был выпускником. Первоначально они виделись только в клинике, а потом начали встречаться в одном из близлежащих кафе.

Отчего-то никто из ее подруг этого не замечал. Ламис держалась так, как будто между ней и Али ничего нет и он всего лишь исполняет при ней роль наставника. Только Фатима знала правду — брат ей рассказал. Выяснилось, что он сам попросил сестру устроить ему встречу с Ламис на станции. Он увидел фотографию девушки в комнате Фатимы (дома, в Аль-Катифе) и влюбился. На снимке. Ламис, Фатима и еще несколько студенток, все в белых лабораториях халатах, позировали, стоя над препарированным трупом в анатомическом театре — невероятно унылой комнате в которой пахло формалином и дешевым бухуром[34](его жгли здесь в попытке заглушить смрад разлагающихся тел).

Али учился на последнем курсе, и сразу после выпуска его должны были назначить в одну из больниц на востоке страны. Ламис и Фатима учились на втором курсе.

Однажды, когда Ламис и Али сидели в кафе на улице Аль-Талатин, их окружили люди из «Аль-Хайи»[35], отвели порознь в машины и немедленно отвезли в ближайший офис организации.

Там Ламис и Али посадили в разные комнаты и начали допрашивать. Отвечать на гнусные вопросы было невыносимо; Ламис подробно расспрашивали об отношениях с Али, грубили и заставляли выслушивать слова, которые смутили бы ее даже в обществе ближайших подруг. Через несколько часов, в течение которых Ламис старалась держаться уверенно и демонстрировать осознание собственной правоты, девушка разрыдалась. Она действительно не думала, что совершила нечто постыдное. В соседнем помещении допрашивали Али; молодой человек утратил всякое хладнокровие, когда ему объявили, что Ламис призналась и что он также должен рассказать правду.

Старший офицер связался с отцом Ламис и сообщил, что девушка была задержана в кафе с молодым человеком и теперь находится в штаб-квартире организации. Нужно приехать и забрать ее, предварительно дав расписку о том, что его дочь никогда более не совершит столь предосудительного поступка.

Отец приехал, бледный как смерть от волнения. Он подписал все необходимые бумаги и получил позволение забрать Ламис. По пути домой он постарался подавить гнев и по мере возможности утешить плачущую дочь. Отец поклялся; что ничего не расскажет матери и сестрам при одном условии: Ламис больше не должна видеться с Али за пределами больницы. Да, в Джидде ей позволялось бывать в публичных местах с двоюродными братьями и сыновьями его друзей. Но в Эр-Рияде все по-другому: Ламис беспокоилась об Али. В штаб-квартире полицейский шепнул отцу, что этот парень «из секты отступников». Али был шиитом из Аль-Катифа, и его наверняка ожидало куда более суровое наказание.

Этот день ознаменовал собой разрыв всяких отношений не только с Али, но и с Фатимой. Отныне каждый раз, когда их глаза встречались, Фатима устремляла на бывшую подругу огненный взгляд, как будто винила ее в том, что случилось с Али. Бедняга! Такой милый молодой человек! Честно говоря, если бы Ламис позволили встречаться с ним и дальше — а главное, если б он не был шиитом, — она могла бы и в самом деле влюбиться.