Контузия - Зофья Быстшицкая

мной в начальную жизнь женщины, болезненно созревала, а меня предостерегали, что грех ее касаться, даже взглядом, потому что это первая, уже явная тайна тела, а я не должна знать, что она у меня есть. У человека несколько родов чувствительности, а вот у нас еще дополнительные, может быть потому, что грудь у нас область дремотная, в какой-то момент может пробуждаться и даровать обильную радость в любви и материнстве, в пестовании и защите новой жизни, даже когда она является всего лишь удобством для твердых ребер другого, близкого, который иногда ее понимает, а иногда и не вспомнит, не сознавая, что́ причиняет этим женщине.

Я знаю свои груди, мне не нужно ежедневно знакомиться с ними прикосновением, и то, что одна из них изменилась, — в этом не могло быть ничего умышленного. Случайность. А мало ли случайностей, с которых в нас начинается что-то иное? Ну, блеснет что-то и угаснет, и снова мы почти те же самые, пренебрегаем этими предостережениями, и в том-то мудрость человека, что он не просто летучая мякина в мельнице всяких состояний своего предназначения.

И каждый испытывает мелкие тревоги, когда дело касается его тела, ищет в нем что-то, выходящее за нормы, предполагает последствия, чтобы потом сказать себе, что это неправда, что это склонность заглядывать в глаза опасности, чтобы потом все оказалось благополучно, чтобы тем больше уважать исправно функционирующий организм. Очевидно, чередование страха и спокойствия необходимо человеку. Наверное, таким вот образом я и ухитрилась тогда заснуть, откинув руку с этого дурацкого места, вызвавшего дурацкую выдумку.

Но день, когда это уже есть, заставляет нас считаться с реальностью, заставляет мыслить трезво, хотя и не может до конца лишить надежды, даже если она ночью, в условиях иного измерения, перестала быть помощью и сердечным теплом. И я говорила себе: это ничего не значит. Это один из страхов, которые приносят подобные часы, а сколько людей проходят через них бесследно? Расхаживая по квартире, я ничего не хотела проверять, ничего там не чувствовала и была точно такая же, как вчера. Возможность чего-то подобного казалась мне совершенным абсурдом. И я осталась бы на этой позиции в ходе самоконтроля, если бы не начиталась всякого вздора, если бы не наглоталась уймы научно-популярных сочинений со всех концов света. То и дело кто-нибудь пугает женщин, заключая свои угрозы добродушным утешением, что все в этом плане идет к лучшему, потому что по статистике столько и столько-то процентов… Только не надо на это очень полагаться, не надо упускать время, шансов на спасение много, но главный шанс — в поспешности, как хитроумно они дают понять: а так, в общем-то, все хорошо, потому что через несколько лет мы, ученые-медики, мы — ого-го! — покажем миру, раструбив на все стороны о нашей окончательной победе!..

Вот так и пишут двусмысленно, что все уже хорошо, но лишь через год-другой будет действительно иначе. Через год-другой, через год-другой… А для меня это, может быть, уже  с е г о д н я. Это  у ж е  сейчас, а когда они одолеют это бедствие, меня уже не будет, так что не могу я сейчас вот так ходить от стены к стене. И что значит слово «шанс», что? Вот и приходится сейчас на себе понять, до чего безответственно сеять смятение массовыми тиражами.

Доктора П. уже не было дома. Я взглянула на часы и подумала, что врачи не очень-то много спят. Голос в трубке, старческий, медлительный, сказал, чтобы я позвонила в первом часу, тогда, «может, и будет». Это еще несколько часов! Отупев от невероятности происходящего, руководствуясь одним здравым рассудком, я нормально позавтракала, просто-напросто «позавтракала», и села за машинку. Хорошо, что я недавно сдала книгу. А еще лучше, что кончила работу с редакторшей над рукописью. Эта фаза прошла довольно быстро, потому что на носу у меня был отпуск, а она дохаживала последние месяцы и тоже торопилась, чтобы не разродиться как раз посреди моего творения. И была права, потому что последних поправок внести так и не успела. Прямо от моих довольно шустрых персонажей ее и отвезли в больницу. Неужто они так подействовали? Но родила нормально, так что совесть у меня спокойна. Ведь они должны вредить только друг другу, отыгрываясь на мне в тех случаях, которые я для них придумала. Но это уже известный риск. Поэтому книжка оказалась бесхозной, и пришлось искать другого опекуна. И вновь к телефону, только опекун на заседании. Я вновь за машинку. Это чудесное средство расправляться со временем. Клавиши рубят дольки секунд, а из этого скапливаются половинки и целые часы, так и удирающие, если их не контролировать.

В час доктор П. у себя. Я знаю, что он принимает по понедельникам, хочу договориться, он протестует: нет-нет, на сей раз только в среду. Это же целая вечность! И объясняю, что должна видеть его раньше. Потому что «немного напугана», так я навязываюсь, чтобы он не отмахнулся, хотя в этой формулировке некоторое преувеличение, в ней содержится небольшой обман. Но лучше уж знать все поскорее, быстрее покончить с этим и, пережив неприятные часы, вернуться к себе такой, какой я была раньше. Врач называет мне вечернее время и другой, нежели обычно, адрес. Он велит прийти сегодня без двадцати семь, это уже уступка, и у меня должны быть угрызения совести, каждому ведь хочется иметь спокойный конец недели, а я вторгаюсь в его личное время. Но он имеет дело с женщинами, исключительно с женщинами, сыт ими по горло, так что понимает, что в подобных разговорах надо сразу назначать время визита, а иначе дамочка легко не отцепится.

Значит, это дело я уладила и могу выстукивать статью, думается теперь легче, и точки ставлю, где надо. А поскольку внимание у меня всегда раздвоено, то в поисках нужного слова вдруг вспомнилось, что нужно отменить то… Я не подыскиваю названия для того времени, уже давно те, что в обращении, не кажутся мне подходящими. Для того времени, для того возвращения в вереницу дней, на которые я, лихорадочно пробегая, даже оглянуться не могу. Я не подыскиваю названия для того занятия, те, что я знаю, или слишком слезливые, или бездушные. И вот я излагаю в трубку сказку о нашествии родичей, о стихии, вырвавшейся из Ноева ковчега без предвестия, так что ничего из нашего уговора не получится, на шее у меня зять с потомством и ужин, которого у меня нет, а это, если учесть состояние нашего снабжения, причина довольно веская, не так ли? На другом конце провода хмурое