Фантом Я - Ольга Устинова

у меня, представьте себе, напряжен лоб. В моей расслабленной неподвижности изощряется мозг (щелкает, как в тиши компьютер, ищет-ищет-ищет, из множества одну единственно верную). Вот появилась идея. Точка. Она обозревает мой разум, как самолет над тайгой, и вынимает из него соответствие слов. Складывается фраза (иногда в тумане моей неуверенности, или вдруг точно в цель. Тогда — счастливый день. Уф).

Цена метафоры? Метафора — это озарение. Цены ей нет. Приходит она внезапно как молния в мозгу. И оставляет тебя пустым и счастливым.

Я в заточении у свободы фантазировать. Моя одиночка-квартирка переполнена вымышленными героями, которые никогда не существовали. Я леплю их в ладонях. Я дарю им жизнь и выпускаю на свободу бродить невидимками по незрячему миру, как мысле-формы. Они — моя большая семья, частички меня — их создателя. Мы едины, как человек един с Богом. Со временем я про них забываю, увлеченный своими новыми детьми-идеями. Изредка один из них постучит в окошко — наверно, заблудился, бедолага.

Неточность метафоры — это незаконченный акт сочинения. Оставляет мыльный привкус во рту и неудовлетворенность голодавшего нещедрым худым обедом. Я брожу по квартире и сталкиваюсь с собственными метафорами. Некоторые заставляют меня чувствовать себя счастливо, другие — настоящий абортарий — не созрели и были брошены. При столкновении с ними я вздрагиваю. Метафора должна быть как стрела из лука — точно в середину. Благословен будь Олеша. Точная метафора будит воображение, которое создает картинку, которую не забыть. «На зеленом поле свежими ранами алели маки», — это на века, а ведь не помню кто сказал. (Какой-то турецкий романист, «Чалыкушу»?)

Это интересно. Вырабатывается чувство нормы в курении и питии.

После моего визита к Юлии (три недели назад), я не выпил ни грамма и курил от двух до четырех сигарет в день — минимум и максимум. Две недели из этих я болел. Неделю как в себе, и забываю как было плохо. Наконец сегодня стало даже скучно, невмоготу, от хорошего и скучного состояния.

Чтобы выжить ментально я становлюсь нехорошим. Не даю грабить у себя энергию. Если звонит Игорь, которому нужна телефонная терапия с сочувствующими, чтобы ему не сойти с ума, а я так не чувствую, я спокойно говорю (а где-то на задворках психики — чувство вины), что я либо собираюсь спать, либо захвачен телевизионными сериалами, либо еще какую-нибудь ерунду придумываю и вешаю трубку.

Если звонит Юлия, которой хочется пообщаться и выпить в компании (супруг от нее прячет алкоголь в их доме), я тоже что-нибудь придумываю, чтобы отказаться к ним ехать с заветной, меня и ее отравляющей. В прошлый раз, когда Юлия вырубилась после привезенного мной чери-бренди, ее муж сказал: «Ты что, не видишь? Она же сходит с ума. Ей нельзя ничего, кроме пива». Потому что мы с Юлией завалились на их семейную двуспальную кровать, и Юлька, всматриваясь в меня с тревогой перепившего, спрашивала: «А ты кто?»

Лежу. Ничего не хочу делать. Ни о чем важном думать. Ничто вроде не тревожит. Голос во мне (мой судия и советчик): «А что еще надо? Хорошо — и ладно».

Кайф. Но где-то мысль, как капающая вода: «Надо что-то делать. Пиши. Сочиняй. Зарабатывай известность. Ты же никому не известен».

Ничего не хочу. И известности тоже. Только кайф от допинга: кофе, сигареты, пиво. Но это быстро срабатывающий допинг. Литературная известность — это тоже допинг, но они, которые его получили, зарабатывают его десятками лет труда. И не все. Я пишу десятками лет, но по издательствам не хожу. Умру как Севка — корешок мой — оставил груду рукописей, никому и дела нет. Я пробовал пристроить кое-что к Ольге — редакторше, издательства, где иногда подрабатываю корректурой. Так у нее и лежит пару лет. «А что вы волнуетесь? — вопрошает. — В издательствах рукописи лежат по многу лет. Вам еще повезло, что вы здесь работаете. Все происходящее — у вас на глазах». Так и не знаю, какую еще весть послать его сестре и дочери. Одна в России (сестра). А дочь в Англии. Юрист. Хоть бы опубликовала за деньги. Но я ей это стесняюсь сказать. Между прочим, Севка все со мной спорил: «Рукописи не горят». И: «Мое меня переживет». Вот уже двенадцать лет прошло со дня его смерти от пьяного инсульта. И ничегошеньки не происходит.

Я тоже всю жизнь пишу, и ничего больше не умею. Это моя дхарма. Подписался я на это дело где-то на небесах, перед тем как спуститься на землю, и теперь: шаг вправо, шаг влево — считается побег.

С тоски по севкиной компании, с отчаяния и одиночества маханул в Штаты и в этом пуэрториканском гетто начал спиваться. Теперь задача бросить. Севка бы не одобрил такого разгильдяйства.

Шесть месяцев без алкоголя, или мои соображения о выпивке

В прошлую субботу на митинге АА (Анонимные алкоголики — в Штатах модно бросать пить через АА), была тема для обсуждения: «Доверие».

Я опоздал. Спикер, женщина, уже говорила, как тяжело алкоголику в sobriety (трезвости) начать ДОВЕРЯТЬ людям, Богу. Один из говоривших, из тех, что отзываются, найдя в рассказе спикера общее с пережитым самим, после ее речи сказал: «I also suffered from so called “psychopathic ignorance”», что означает, как мне ответили Гарри и Барбара, «self-centeredness» (ты — в центре мира), но то, что ты действительно центр вселенной, требует подтверждения, и в этом ты зависишь от людей. И тогда ты понимаешь как ты чувствителен и зависим.

Один из откликнувшихся сказал: «И сегодня я лучше себя чувствую с людьми, насчет которых у меня вопрос: доверять — не доверять, потому что я более независим. Чем больше я доверяю самому себе (кто я такой), тем больше я доверяю людям, потому что они не могут (больше) оказывать на меня негативного влияния и ранить меня своими мнениями обо мне или своим свинством. Я больше не центр вселенной. Для меня у людей равные права. Теперь, когда я знаю, кто я есть, я могу примириться с ними такими, какие они есть, потому что больше они меня ранить не могут. Я силен знанием о самом себе и свободен от зависимости. Чем больше я доверяю себе, тем больше я доверяю вам, что вы больше не причините мне боль».

Я практически хожу на митинги АА только в субботу и восресенье. Но я потратил всю неделю, чтобы переварить тему «доверие» после митинга в «Субботу вечером». Это сидело у меня в голове, пока я не записал