Человек обитаемый - Франк Буис

Он еще не дошел до дубравы, как вдруг увидел ее, собирающую цветы на опушке. Семь месяцев прошло с их встречи в долине. Он не разглядел, что именно она собирает. «Может быть, ветер». Калеб попытался спрятаться, прежде чем она его заметит, но было слишком поздно. Она приблизилась к нему, словно эквилибристка, вооружившись грацией и неоконченным букетом, который сжимала в одной руке, будто для равновесия. В другой — ничего, а может, и вправду поймала ветер. До сих пор Калеб воспринимал человеческое присутствие среди природы как гнойные раны на шелковистой коже, и впервые эта девушка явилась бальзамом, способным залечить увечья земли. Тогда он понял, что голуби будут летать высоко в небе. Слишком высоко, чтобы застрелить хотя бы одного.

Она приближалась. Калеб действительно не знал, что именно двигалось ему навстречу, кем или чем она была на самом деле и почему с каждым шагом все гармоничнее вписывалась в окружающий пейзаж. Нет, он не знал и не хотел знать. До сих пор он ни разу не стремился добраться до причин происходящего. С чего вдруг такая перемена? Он понятия не имел. Возможно, понимание придет позже, когда он вспомнит самый очевидный ответ. Также Калеб не предвидел, что она принесет с собой. Красота бросалась в глаза и проникала в голову. Цветок, закат, порхание птиц в небе были теми проявлениями прекрасного, которые природа могла воспроизводить до бесконечности, но ту, что шла ему навстречу, она не сумела бы воссоздать. Красота в тех формах, которые были известны Калебу, не шла ни в какое сравнение с той, что наполняла сейчас воздух и впитывалась в росу. Она замерла на месте. В трех или четырех метрах от него. На ней были джинсы и белая футболка под тонкой синей жилеткой, верхняя пуговица которой подчеркивала грудь. Рука Калеба машинально скользнула по прикладу, палец поставил ружье на предохранитель, в то время как глаза изучали букет из дикой моркови, засохшего золотарника и нескольких цветков молочая, распускающихся по утрам.

— Добрый день! — сказала девушка.

— Не очень-то осторожно с вашей стороны гулять в день охоты.

— Вы действительно думаете, что меня можно перепутать с дичью?

— Сейчас может быть облава. Пули летят далеко и не всегда в цель.

— А вы сами не боитесь шальной пули?

— Я ничем не рискую.

— Давненько вы не появлялись в деревне.

— Я туда больше не езжу.

— Почему?

— Просто не езжу, и все.

Она повертела запястьем, оценивая букет, наклонилась, согнув колени, положила букет на землю, выпрямилась, достала из жилетки пачку сигарет, открыла одним щелчком ногтя и достала сигарету с зажигалкой. Закурила, вдохнула, выдохнула струйку дыма и протянула пачку Калебу.

— Хотите?

— Я такое не курю.

Эмма убрала зажигалку обратно в пачку, а пачку — в карман. Свободную руку она сунула под мышку, продолжая курить.

— На кого охотитесь?

Калеб поднял глаза к небу.

— На вяхирей, но они ни за что не приземлятся, пока вы тут.

— Я их пугаю, не так ли?

— Именно так.

Она стряхнула пепел.

— А вы похожи на вяхиря — судя по всему, тоже меня боитесь.

— Чтобы я испугался девчонки, — ответил Калеб, пожимая плечами.

— Я уже не девчонка.

— Да мне все равно, кто вы, возвращайтесь немедленно домой. Так будет лучше.

В повисшей тишине раздавался только стук дятла. Резким движением руки Эмма выбросила наполовину выкуренную сигарету и выдохнула в землю последнюю затяжку.

— Оставляю вас вашим вяхирям, раз уж это настолько важно.

Даже не взглянув на Калеба, Эмма развернулась и ушла. Уже скоро она оказалась довольно далеко. Калеб смотрел, как девушка исчезает среди кустарников. На мгновение он подумал, что ему все приснилось, но окурок и букет уверяли в обратном.

Калеб уперся прикладом в землю, нагнулся, забрал обе улики и унес с собой. Стайка вяхирей устремилась сквозь кроны дубов. Калеб остановился и запрокинул голову. Птицы сели ровно над тем местом, где он только что стоял, и похлопали еще какое-то время крыльями, словно огоньки свечей на именинном торте. Калеб даже не попытался к ним приблизиться.

Развернулась зима. Снег шел хлопьями. В белый сезон все становилось длиннее, медленнее, тяжелее, и отсутствие тех, кого больше не было, ярко ощущалось на фоне однообразного пейзажа. Но ярче всех сияло отсутствие кое-кого конкретного.

Девушка избродила все мысли Калеба. Она гуляла в его голове уже несколько месяцев и не собиралась уходить. Эмма. Он запомнил ее имя, когда-то прозвеневшее в долине. Калеб старался работать, чтобы как можно меньше о ней думать, но даже тогда она блуждала внутри его тела, и стоило только замереть, как он представлял ее без одежды, возбуждался и отправлялся избавиться от навязчивого желания за амбар или в овчарню, но в дом — никогда. Ощущение снова просыпалось в животе, росло и каждый раз взрывалось, оставляя во внутренностях мелкие осколки. Мать Калеба передала ему свой дар, но никогда не объясняла, как утихомирить боль, рожденную женщинами. Она просто твердила избегать их, прятаться. Однажды Калеб даже провел сеанс экзорцизма: сжег букет и окурок и похоронил пепел в выгребной яме, не в силах прогнать демона или хоть чуть отогнать его от своих мыслей. Сотворенное из плотского вожделения зло пустило глубокие корни и овладело его сердцем. Калеб больше не отличал его от добра, а лишь надеялся, что со временем все вернется на свои места.

Надеялся.

Весной цветы боярышника оживили долину, распустившиеся одуванчики светили, словно звезды в зеленом небе. Опершись об ограду, Калеб скрутил сигарету и закурил, любуясь пейзажем, как и каждое утро. Первая затяжка в мгновение ока ворвалась в весенние ароматы, но после, когда дым рассеялся, порядок восстановился. В любое время года Калеб отмечал гармонию форм и цветов. Он выискивал в пейзаже меланхолию, которая совершенно ни к чему фермеру, но на руку мужчине. Если бы на входной двери не висел почтовый календарь, Калеб не знал бы о датах, но времена года он всегда предвосхищал по неизменным движениям ветра, тепла и холода. Он был в долгу перед общественными службами за скрупулезность в фиксации времени благодаря регулярной раздаче календарей в нерабочие часы. Почтальон был одним из немногих, кто время от времени поднимался в Лё-Белье.

Утро вторника, годовщина смерти матери. Эмма остановилась у ограды, как прежде. Калеб вырывал сорняки в огороде, расположенном чуть выше. Почувствовав взгляд, он выпрямился. В этот раз она не притворялась, что забрела сюда случайно. Калеб подошел,