Олег Бажанов. Избранное - Олег Иванович Бажанов

молчал, шагая с дорожной сумкой в руке вслед за идущими под руку подругами. Вера улыбалась Наталье и односложно отвечала на её вопросы о дороге, соседях по купе, о погоде в Москве. Видимо, главный разговор у них должен был состояться уже дома.

Я проводил женщин только до машины. Таков был уговор с Натальей. Та села за руль своего джипа, бросив мне короткое: «Пока!». Вера даже не попрощалась, смотрела и будто не видела меня. По её взгляду я понял, что мои дела плохи. Очень плохи. И мне тоже было очень плохо.

Дома мама будто почувствовала это моё состояние. Уже несколько раз за последние два дня я вызывал «скорую». Наша сиделка Мария Александровна почти не отходила от её постели, ставя уколы и замеряя давление.

Поздно вечером я кое-как упросил Марию Александровну идти домой, уговорившись, что завтра пораньше с самого утра она придёт к нам.

После ухода сиделки мама тихо позвала меня. Я как обычно занял своё место на стуле возле кровати, так, чтобы видеть мамино лицо.

– Мы мало говорили с тобой о твоём отце, сын, – произнесла мама. Её слабо звучащий голос заставлял меня чутко прислушиваться, чтобы улавливать каждое слово. – Прости меня.

– О чём тут говорить? Он бросил нас. – Я нашёл её холодные, неживые пальцы и пожал их.

– Тебе тогда было три годика. Ты, наверное, не помнишь его совсем?

– Помню по фотографиям.

– Я никогда не рассказывала тебе, что твой отец был писателем. Талант у тебя от него.

– Мой отец писатель? – вырвалось у меня. – И что же он написал?

– Он уже ушёл из жизни. Но ты должен знать его… – мама назвала известное имя. – Это его псевдоним. На самом деле он – Иван Гриднев… твой отец.

Как мне было поверить и принять то, что я услышал из уст матери? Сорок лет я считал своего отца заурядным непорядочным человеком, бросившим молодую женщину с маленьким ребёнком и скрывшимся в неизвестном направлении, и никогда не считал нужным искать его или что-то узнавать о нём. Тем более – гордиться им. А выходит, что я мог гордиться своим отцом. Я читал его известные книги и относил этого человека к разряду очень хороших писателей. Что же случилось тридцать семь лет назад такого, что отец оставил нашу семью? Я задал этот вопрос маме.

– Любить писателя очень трудно, – сказала она. – Впрочем, не просто жить с любой творческой талантливой личностью. Тем более – с гением. Мы были молоды. Я не имела жизненного опыта, была максималисткой и сама вынудила Ивана уйти от нас. Он потом уехал в Москву, женился, а я запретила ему видеть тебя. Ты уж не ругай меня, Витя. Я всегда любила только его. Поэтому и не вышла замуж. Но и прощать его не хотела, винила во всём. Гнала. Но твой отец оставил нам квартиру, платил алименты, присылал деньги, пока ты не стал сам зарабатывать. А когда я шесть лет назад узнала, что его больше нет, сама слегла. Видишь, как получается…

Мама попросила меня открыть верхний ящик её письменного стола и достать оттуда синюю папку.

– В ней письма твоему отцу, – сказала она. – Я не отправляла их. Прочитай, и ты многое поймёшь…

Я сидел в своей комнате за столом. За окном стояла ночь. Передо мной лежала потёртая годами синяя папка. Я должен был её открыть. Понимал, что должен. Но также понимал, что, как только я открою её, моя жизнь переменится. Произойдёт переоценка всех ценностей, в том числе и семейных, к постоянной величине эквивалента которых я уже привык и считал его незыблемым. Как я буду чувствовать себя по отношению к человеку, которого всегда считал чужим, но которым мог теперь гордиться? И почему именно сейчас наступил период глобальных перемен в моей жизни: Вера, теперь отец…

Не спеша, я достал конверт с первым письмом… за ним следующий…

«Нашему Витеньке скоро исполнился три годика. Мы уходим от тебя, Иван. Прошу, не делай театральных жестов и не ищи нас.

Ты живёшь в своём мире, мире твоих мыслей и фантазий, не заботясь о том, что ценно для других, – даже для родных и близких людей. Ты в одиночестве наслаждаешься созданным тобой миром, миром, где ты и бог, и дьявол. Знаю, свои истинные чувства ты скрываешь под внешней брюзгливостью и даже грубостью. Маска, как защита от ненужных эмоций, для тебя эффективна, но рядом с тобой другие испытывают дискомфорт и страдают от собственного бессилия изменить что-либо. Мне, наконец, стала понятна роль, которую в сценарии своей жизни ты написал для меня. Наделяя героиню своего очередного романа моими качествами, ты так запутался, что уже не знаешь – где я, а где созданный тобой образ. И ты всё меньше интересуешься мной реальной, увлекаясь женщиной своей мечты. Но я – это я.

Редкие минуты радости, когда ты весь сияешь счастьем, связаны лишь с удачным описанием какой-нибудь сцены в новом романе. Хотя и это бывает редко, работа чаще утомляет тебя и делает раздражительным. Для тебя и я, и сын становимся не интересны, – ты «отодвинул» нас, как отработанные персонажи уже законченного романа. Тебе нужны новые люди, новые встречи и новые эмоции… Я всё понимаю, но нам с Витенькой нужен любящий и заботливый муж и отец. А всё земное, всё разумное для тебя творческого значения не имеет, а значит – не имеет и никакого значения.

Ты сильный и бесспорно талантливый, но ни в чём не находишь успокоения. Ты необыкновенно переменчив – то добр и ласков, то страстен и нетерпелив, то холоден и зол, сдержан и скрытен. Ты вдруг начинаешь задавать тяжёлые и странные вопросы. А я каждое твоё недоброе слово расцениваю как нелюбовь, хотя очень хочу верить, что ты меня всё-таки любишь. Сколько горьких слёз впитала моя подушка – тебе не известно. Я старалась не замечать твоих недостатков и научиться жить рядом с эгоистичным, но всё-таки любимым мужчиной. Но ты не дал мне этого шанса. Кто-то сказал, что, когда мы отказываемся от человека на время, отрекаемся от него навсегда. Я стала неудобной тебе.

Работая, ты отнимаешь лучшее у своей, а теперь и у моей жизни, и отдаёшь это своим книгам, которые заменили тебе меня и сына. Только жар выдуманного огня любви чувствуешь ты один. Я же не только не чувствую этот огонь, но даже не вижу света от былых чувств…

Ты, считающий себя тонким психологом, совсем