Би-боп (повести) - Кристиан Гайи

гармонизировал, преобразуя, ноту за нотой, аккорд в интервалах тишины, соответствующих его наметке мелодии, вместе с тем намечался и ритм. Очень скоро его охватило желание джазануть. Все слушали.

6

Ты слышишь, что слышу я? Это сказал Скотт, молодой контрабасист. Он обратился к Биллу, молодому пианисту. Пол, молодой ударник, стоял к ним спиной. Болтал с какой-то девицей. Наименее обольстительный из троих. А девицам нравился. Вот и думай после этого.

Все трое американцы. Их пригласила владелица клуба. Некая Дебби Паркер. Тоже американка. Осевшая во Франции. Культурная беженка. Она тоже стала моим другом. Для краткости я буду называть ее просто Дебби.

Ты слышишь, что слышу я? спросил Скотт. Билл не ответил. Скотт повторил. У этого типа, сказал он, говоря об игравшем Симоне, которого слушали все, за исключением Пола, соблазнявшего девицу. У этого типа, сказал Скотт, удивительный дар подражания.

Билл слушал. Он ответил Скотту: Что меня особенно удивляет, так это то, что ему удается воспроизвести приемы Нардиса, которые мне самому никогда не удавалось сымитировать, трюки, связанные с дыханием, с внутренним ритмом. Он собирался что-то добавить. Может быть, это он, сказал Скотт. Нет, сказал Билл, если бы это был он, я бы его узнал, и потом, что ему здесь делать?

Симон, надо заметить, сильно изменился. От упорядоченной жизни располнел. Волосы поседели, ну, те, что остались. Остальные выпали. Теперь он носил очки. Мало общего с молодым пианистом-новатором, которого два-три раза даже приглашали в американские клубы.

Основательно наметив тему, Симон, один на всем белом свете, уткнувшись лицом в клавиши, импровизировал. Руки уже не дрожали. Они постепенно овладевали всей клавиатурой, и его стиль, хорошо ли это, не знаю, выигрывал в простоте, ясности.

А вот и хозяйка, сказал Билл. На сцену выходит любовь. А с этим никогда нет покоя. Симон никогда не аккомпанировал вокалистам. Он сказал мне, что ему сразу же понравилось. Не только потому, что это была Дебби. Нет, сам жанр фортепиано и вокал. Когда-то она, Дебби, пела джаз.

Симона она не знала. Или, точнее, знала, как многие, видела, слышала его однажды вечером, и все. Тогда она, еще совсем юной девушкой, изучала музыку в университете. А на каникулах ездила по Европе.

Она увидела и услышала его однажды вечером в одном копенгагенском клубе. Два-три часа в присутствии Симона, даже если они пересеклись взглядами, — этого мало, чтобы вспомнить, даже со стилем, звучанием, касанием, фразировкой, этого мало, чтобы вспомнить. Хотя, может, этого и достаточно. Нет, если серьезно, она не могла его узнать.

Хотя, усомнилась Дебби. Она отреагировала на фигуру. Определенную манеру держаться сгорбленным над клавиатурой. Как у Глена Гульда, сказала она мне, если ты понимаешь, что я имею в виду. Я понимал. Я видел, как Симон играл. Он играл на моем «Стенвее», когда приходил. Я знал его манеру держаться за роялем.

Не поддержите его? спросила Дебби у Скотта и Пола, который не слушал, он болтал с девицей. Почти не останавливаясь, Симон, аккуратно модулируя, соскользнул к очень красивой балладе «You Have Changed».

Нет, сказал Скотт, перерыв — это перерыв. У каждого своя банка пива и свой стаканчик. У Билла бурбон. У Скотта виски. У Пола кока-кола. Билл насупился. Игра Симона выводила его из себя. Я думала, это играешь ты, сказала ему Дебби. Кажется, ее забавляло, что какой-то клиент сел за рояль во время перерыва. Это, конечно, симпатично, но. Этот играет слишком хорошо, подумала она, это ненормально, что-то там не то.

И потом, Дебби обожала балладу, которую Симон играл так хорошо. Она сама ее пела когда-то. Правда, она не пела уже давно. Ну что ж, а вот я пойду, сказала она Биллу и Скотту, помогу ему, мне хочется спеть. Она чуть отпила из стаканчика Скотта: Ты позволишь?

По-прежнему один на всем белом свете, уткнувшись в клавиатуру, Симон не видел, как она подошла. Она взяла микрофон. Все эти движения вокруг него: Да, да, сказал он, я понял, сейчас уйду, сказал он, не глядя на нее и не переставая играть, позволяя фразе течь естественным образом. Дебби склонилась к нему.

Поднеся микрофон близко к губам, подхватив на лету мелодию, она спела совсем рядом с ним: вы не изменились. Симон поднял голову, посмотрел на Дебби, затем, не переставая играть, ответил: Вы тоже. Симон никогда раньше не видел ее.

Спустя многие годы. Он был уже женат на Дебби. Симон рассказал мне, как совершенно случайно понял, почему, если можно так сказать, узнал Дебби в тот вечер и, особенно, почему эта женщина сразу же вызвала у него восторг. Многие страсти объясняются именно так.

Спустя многие годы, в поисках совсем другой вещи, документа в неясной истории наследования, он натолкнулся на фотографию, забытый портрет своей матери в юности, вылитой Дебби. Спешу добавить, что он не бросил Сюзанну, чтобы жениться на Дебби. Обстоятельства сложились так, что он оказался свободным.

Дебби пела без вибрато. Ровная линия голоса, в духе некоторых саксофонистов западного побережья. Симон открывал для себя удовольствие играть вместе с вокалом, для него. С голосом альтового тембра, почти резким. Трогательным тем, что он отказывается от любой уступки ради красивости. И это, это мне нравится, подумал Симон.

Умеряя себя. Аккомпанировать голосу — дело деликатное. Опережать его или следовать за ним. Отвечать ему. Предвосхищать акцентирование вопросом. В этом диалоге он очень старался.

Стараясь, он не мог не смотреть на нее. Смотря на нее, он не мог не видеть ее лица. И в итоге не мог не оказаться сраженным этим неожиданным явлением, замедленным временем, всем тем временем, которое следовало вновь пройти, чтобы ясно увидеть. Он забыл о клавиатуре. Он играл для нее.

Забывая слова, она импровизировала. Для него — который, в свою очередь, импровизировал — для нее — и все завершилось — для них — ликованием. Было 23:15. Его поезд ехал к Парижу.

Симону было жарко и хотелось пить. Дебби вернулась с двумя стаканами. Из двух что-то одно, сказала она. Дебби подала Симону стакан, который держала в правой руке: Или вы гениальный подражатель, или вы Нардис собственной персоной. Вы Симон Нардис?

Был им когда-то, ответил Симон. В Копенгагене, сказала Дебби. Немного повсюду, сказал Симон. А еще в Нью-Йорке, сказала Дебби. Да, а еще в Нью-Йорке, сказал Симон, ну и в других местах, я ж вам сказал, немного повсюду. А теперь здесь, сказала Дебби. Нет, сказал Симон, с этим покончено, сегодня, это просто чтобы, здесь, сегодня это было просто, чтобы посмотреть. Посмотреть что? спросила Дебби. Посмотреть, живы