Не осенний мелкий дождичек - Наталья Глебовна Овчарова

— На два дня напилите, и хватит. Пилу не забудьте занести.

Шаги ее проскрипели назад, к крыльцу. В дверях возникли две темные фигурки. Увидев Валентинку, дети попятились.

— Не пугайся, Паша, — сказала она, узнав Виноградова и его маленького друга. — Пришли все-таки?

— На второй год, сказала, оставлю, — шмыгнул носом Виноградов. — Давай, Митюха, берись. А то мамка будет искать.

11

Валентина спешила в школу, будто не была год. А всего-то один день. Все-таки своя школа всегда какая-то очень своя. Блеск ее высоких, с полукружьями вверху окон поманил к себе чуть не от самого дома. Чугунная решетка ворот, в обрамлении алых от ягод рябин, словно открывала путь в знакомую и поэтому особенно дорогую сказку. Даже марашки на стенах вестибюля, обычно раздражавшие Валентину, сейчас кажутся симпатичными. Все привычно-знакомо: коридоры с мягко-голубыми панелями, наполненные шумной детворой, тесная учительская, в которой еле протискиваешься между столами, озабоченные лица учителей… Хорошо, взяв кипу тетрадей и журнал, войти в класс, где ждут тебя еще не остывшие после беготни дети. Мир для этих детей выглядит совсем не таким, каким представляли его когда-то взгоренские малыши; для тех все за пределами Взгорья было недоступным, таинственным, а для этих… Один телевизор чего стоит! Не говоря уже о кино и радио. Дети взгоренской поры жадно слушали чтение молоденькой учительницы, никто до нее не читал им детских книг, они и знать не знали о Мальчише-Кибальчише, об отряде Тимура, о сказке про Буратино и золотой ключик… Приходя из окруженных лесом, не знавших радио и электричества деревень в школу, они словно пробивались к свету невиданной, необычной для них жизни, стремились познать эту жизнь, овладеть ею, нести увиденный ими свет домой, в свои лесные деревни. Сегодня ребенок чуть ли не с первых шагов пресыщен книжками, картинами, всевозможными развлечениями, которые взрослые чаще всего навязывают ему. Прежде воспитывали труд, нужда, сложившиеся определенные традиции. Теперь требовалось искать иные пути… «Вот тут-то и встает большое «но», — думала, направляясь в класс, Валентина. — Навязанное всегда вызывает протест, чисто интуитивный… А обилие информации… Детям кажется, что они все знают, хотя на самом деле схватывают, и то мельком, одни лишь вершки. Не отсюда ли порой нежелание учиться, как у того же Ромы Огурцова? Раннее «стариковство»? Учить любви к познанию, ни в коей мере не принуждая, — это нужно сегодня…»

…Вот он, четвертый «в», класс, воспитанный Евгенией Ивановной. Она умела создавать коллектив, Евгения Ивановна Чурилова. Все дети у нее становились талантливыми. Это тот секрет, которого, сколько ни находись рядом, не переймешь, черта, присущая только Евгении Ивановне. Потом, за гранью начальной школы, случалось, рушилась эта монолитность. И все же ученики Евгении Ивановны отличались от других именно тягой к знаниям, умением познавать…

Не все директора это понимали, а их после смерти Сергея Сергеевича Чурилова сменилось чуть ли не полдесятка. Тамара Егоровна увидела и поняла. Валентина и сейчас ясно помнит тот августовский день, когда директор пригласила ее к себе в кабинет.

— Думали мы тут, гадали, Валентина Михайловна, хотим просить, чтобы вы взяли на себя классное руководство четвертым «в», — без околичностей сказала она.

— Но должна Алла Семеновна… И у меня десятый, последний год! — растерялась Валентина. — Я не могу оставить!

— Понимаю. И все же прошу. Классу Евгении Ивановны нужны добрые руки. — Тамара Егоровна привычно потирала висок указательным пальцем, морщилась, убеждая и раздумывая. — Мы не имеем права терять достигнутое. Другого такого класса в школе нет. Алле Семеновне дадим четвертый «а». — Тамара Егоровна подвинулась к Валентине, взяла ее за руку. — Неужели вас нужно убеждать? Вы должны согласиться. Тем более что Евгения Ивановна остается воспитателем на продленке.

— Но мой десятый…

— Его беру я. Доверяете? Обещаю не испортить ваш талантливый класс. Тем более мы с ним ладим, — суховато улыбнулась директор. — Ну, договорились?

Что могла ответить Валентина? Сколько уже толковали они с Евгенией Ивановной о судьбе ее класса, сколько тревоги пережили, узнав, что классом будет руководить Алла Семеновна. «Она незлой человек, но к детям глуховата, — с болью повторяла Евгения Ивановна. — То, что так долго и трудно настраивалось, можно расстроить в один миг…»

Очнувшись от размышлений, Валентина толкнула наконец дверь класса. Дети радостно поднялись, приветствуя. Дежурный, Рома Огурцов, довольно живо на этот раз доложил, что в классе присутствуют все, больных и опоздавших нет. Тетради и учебники уже лежали на партах, класс был готов к работе.

— Сейчас Рома раздаст тетради с прошлым диктантом, вы хорошенько просмотрите допущенные вами ошибки и сами придумаете небольшой диктант с употреблением слов, в которых допустили ошибку, — сказала Валентина.

— А если ошибок нет, тогда что писать? — подняла руку Инна Котова.

— Придумай предложения с трудными для написания словами.

Дети склонились над тетрадями. Уже давно, с первых своих лет в Рафовке, Валентина проводит эту линию в обучении — чтобы дети как можно больше работали сами. Чтобы работа вынуждала их думать, анализировать. Не только сообщать им готовые истины, но и делать соучастниками в открытии этих истин, приучать к исследованию считала своей задачей Валентина. Правило, просто названное учителем или вычитанное в учебнике, может запомниться, а может и не запомниться. Но если ребенок сам докопался, открыл, понял, почему в этих случаях пишется так, а в этих — иначе, он уже не забудет. Это как бы рождается, утверждается в нем.

Но вот, кажется, Огурцов отодвинул тетрадь. Быстро нынче… Валентина взяла его работу: в диктанте у Ромы три ошибки… как же он написал? «Я никогда не хожу гулять в рощу, потому что рощи в нашем селе нет». В диктанте у него было написано «рощю». А предложение придумал правильно, у них в Рафовке действительно нет рощи. «Плохо заниматься занятиями, которые ты не любишь». Не очень удачно — заниматься занятиями. В слове «заниматься» у Ромы не было мягкого знака. Теперь написал верно. И в эту фразу вложил он, безусловно, собственное чувство… «Больше всего я люблю украшать новогоднюю елку, но мне этого делать не дают». Ошибка была — «новогодную». Сейчас два «ю». Неужели мальчик высказал в этой фразе свое заветное желание? Вероятно. Ведь под текстом, как бы завершая свою мысль, Рома нарисовал новогоднюю елку с большой звездой на макушке. Знает ли отец об этой мечте сына? О мечте, которую так легко осуществить… Рисовать на уроке русского языка не полагалось, но Валентина не стала