Калейдоскоп, или Наперегонки с самим собой - Лев Юрьевич Альтмарк

более миролюбивых. Потому было решено сделать некоторый обходной манёвр – организовать вечер, посвященный модной бардовской песне, только-только набиравшей обороты в студенческой среде. Тем более, ни партком института, ни комитет комсомола этой народной инициативе пока не препятствовали, ибо не чувствовали в ней прямой опасности.

Да и вообще на протяжении последних лет десяти никто из начальства особо не интересовался набирающей силу бардовской песней, считая её лёгким и не заслуживающим внимания развлечением под гитару в тёплой выпивающей компании. Тем не менее не обращать внимания на этот вид народного творчества становилось всё труднее и труднее. Теперь уже почти из каждого второго магнитофона разносился хриплый рёв Высоцкого, а следом за ним всплывали другие замечательные песенники, которых слушали куда внимательней, нежели набившие оскомину хиты советской эстрады. Окуджава, Визбор, а кое-где даже – свят-свят-свят! – жуткий запрещённый Галич…

К вечеру бардовской песни в институте готовились с не меньшим энтузиазмом, чем раньше готовились к конкурсу вокально-инструментальных ансамблей. Комитет комсомола, ответственный за вечер, постоянно теперь составлял и пересоставлял списки желающих с разных факультетов и курсов, изъявивших желание выйти с гитарой на сцену в актовом зале и исполнить что-то своё. Главное, твердилось всем перспективным участникам, чтобы не было махровой антисоветчины, иначе… Далее шло глубокомысленное молчание и недоброе покачивание головой. Но все и так понимали, что это значило. Впрочем, особых волнений комитет комсомола опять же не испытывал, ибо хорошо знал свой контингент – кому из студентов охота вылететь из института с волчьим билетом, и даже не за успеваемость, а всего лишь за распевание песенок под гитару? И это были вовсе не шуточки…

С утра в тот день в актовом зале было не протолкнуться. Сновали какие-то парни с загадочными лицами непризнанных гениев и гитарами на плече, девицы с совершенно безумными взорами, неизвестно чем озабоченные. Лишь Гриша теперь ходил вместе с Яшкой, звёздный час которого, как ему казалось, был близок, и никому не отвечал ни на какие вопросы. Лобзик был, естественно, с ними, но тоже хранил загадочное молчание.

Слух о том, что Гриша будет исполнять какие-то страшно запрещённые песни, разнёсся по институту с быстротой молнии. И никому, чёрт побери, не объяснишь, что «антиармейские» песни – это вовсе не антисоветские, за которые можно запросто загреметь. Разве это кто-то услышал бы? Все лишь хитро посмеивались и втайне восхищались смелостью и отчаянностью этих двух парнишек с ещё не отросшими после армейских нулёвок волосами на макушках.

По программе предполагалось провести два отделения по часу, но так, чтобы все желающие уложились в первом отделении и максимум в начале второго отделения, а оставшееся время полностью отдать Грише. Ясно было даже ретивым комсомольским вожачкам, что после него ни у кого уже не будет храбрости выступать…

Яшка не стал садиться в зале, а решил следить за концертом из-за спин зрителей. Он заранее понимал, что, волнуясь, усидеть не сможет, но и за кулисами недалеко от выступающего Гриши ему ничего увидеть не удастся, а значит, лучше следить за реакцией публики сзади, из-за спин.

Что происходило в первом отделении, он почти не запомнил. Сменялись какие-то лица, у кого-то не строила гитара, и это вызывало смешки из зала, а кто-то просто забывал слова собственных песен. Всё это публикой воспринималось спокойно и дружелюбно. Кому-то доставались жидкие аплодисменты, на кого-то даже посвистели, но чувствовалось, что по залу гуляет напряжённое ожидание и какая-то скрытая энергия. Достаточно было, наверное, единственной искры, чтобы всё полыхнуло… Так, по крайней мере, казалось Яшке.

Все выступающие закончили исполнять свои песни в первом отделении. Никто почему-то не рискнул выступить во втором отделении перед Сладковым. Многие с ним наверняка не были даже знакомы, но слухи и перешёптывания создавали вокруг него какую-то странную таинственную атмосферу. Ещё не спев ни одной песни, Гриша уже стал гвоздём программы…

И вот наконец второе отделение началось. Тяжёлый зелёный занавес разъехался, и на пустой сцене не оказалось ничего, кроме обычного стула с прислонённой к нему гитарой. Из зала послышались аплодисменты, сперва хлипкие, но постепенно набирающие силу. Из кулисы вышел Гриша, слегка прищурился от яркого света рампы, неуверенно нащупал гитарный гриф, поправил микрофон, и началось…

14. Первый отдел

Вместо запланированного часа второе отделение продолжалось больше двух часов, пока не выскочили, как чёртики из табакерки, разгневанные комсомольские комитетчики-организаторы и силой не утащили со сцены распевшегося Гришу. Его нового бардовского репертуара, конечно же, не хватало на два часа выступления, но публика из зала требовала некоторые песни повторить на бис, и он, может быть, впервые в жизни почувствовав такой неожиданный и грандиозный успех, почти каждую из армейских песен пропел дважды.

Это был успех не только его, но и Яшки. Он стоял за спинами зрителей в зале, и лицо его полыхало от восторга. Единственное, что ему не очень понравилось, это то, что авторство текстов было упомянуто всего один раз – в самом начале и то мимоходом, когда Гриша решил рассказать историю создания песен, однако из его немного хвастливого рассказа выходило, что именно он явился автором сюжетов почти для каждой песни, а сочинитель стихов, то есть Яшка, был всего лишь техническим исполнителем его идей. Это прозвучало, конечно, крайне неприятно, но выяснять, кто кого в действительности наталкивал на темы, Яшка сейчас не хотел. Не время, и не место. Может быть, потом, в личной беседе он что-нибудь скажет, и это будет неприятно для обоих…

Домой после выступления разошлись глубокой ночью, основательно выпив за успех проведённого концерта в подсобке, и выкуренные оттуда уборщицей, явившейся мыть полы в зале и наводить порядок.

– Ничего страшного! Никуда они теперь без меня не денутся! – сам с собой рассуждал Яшка по дороге домой, так и не поговорив наедине с Гришей. – Кто им, кроме меня, будет писать такие клёвые стихи?!

Про кого говорил он в множественном числе, было не очень понятно. То ли про привередливого Сладкова, снискавшего всенародный успех не без помощи Яшки, то ли про того же Лобзика, которого вполне устраивала песня про сусло и который так и не сумел сочинить музыку на Яшкины стихи. Но он теперь чувствовал, что наконец нашёл лазейку, и отныне его сочинения найдут достойное применение. Глядишь, о них проведают и какие-нибудь серьёзные музыканты, которые попросят его написать слова к их собственным профессиональным песням… А что тут такого? Всякое может случиться. Тем более, у него уже появился опыт!

Родители дома спали, и не с кем было