Дом в Мансуровском - Мария Метлицкая

Ознакомительный фрагментТолько не говори, что здесь есть библиотека. Как ты без книг? Без своих книг, Марусь? А твой торшер с полочкой, а пушистый коврик у кровати? Наша кухня с буфетом, семейные обеды, папа, с его шутками, с рассказами про Древний Рим? А Асины беляши? А твои подружки, Мань? Ирка Хрусталева, Майка Оганесян? Ты по ним не скучаешь? А вот они по тебе ужасно. Как встречу Ирку, носом хлюпает: где там наша Маруся? А Нескучный, Марусь? Ты по нему не скучаешь?

Маруся молчала.

– «Северное сияние», «кисель из морошки»! – продолжала Юля. – Ей-богу, смешно!

– Пойдем домой, – наконец сказала Маруся. – Я замерзла. Хочется чаю и спать.

Возвращались молча. Стараясь не смотреть друг на друга, сбросили валенки и зипуны, стянули платки.

Юля отказалась от чая, а Маруся выпила, чтобы согреться.

Наконец улеглись – Юлька у стенки, Маруся с краю.

– Спокойной ночи, – примирительно сказала Маруся.

– Ага, – зевнув, ответила сестра, отвернулась и через пару минут уже спала.

А к Марусе сон не шел. Какой уж тут сон…

* * *

Профессор Ниточкин овдовел в тридцать девять, неожиданно и скоропостижно. А ведь был самым счастливым человеком. Как не поверить в поговорку «все хорошо не бывает»?

Женился профессор четыре года назад, в тридцать пять. Поздновато женился и неожиданно для всех – его давно считали заядлым холостяком. Женился, когда понял, что жить без Катеньки, этой нежной, белокурой и тихой женщины, он не сможет.

Катенька, любимая его аспирантка, была совершенством. Как будто про нее сказал великий поэт: «Любить иных тяжелый крест, а ты прекрасна без извилин. И прелести твоей секрет разгадке жизни равносилен».

Он и не думал разгадывать этот секрет – он просто был счастлив.

Катя была прекрасна, а тихий нрав лишь дополнял ее ангельскую внешность. И звали ее Екатерина Светлова. Светлова – от слова «светлая».

Профессора Ниточкина не осудили, да и осуждать было не за что – профессор был холостой, совсем нестарый, симпатичный и приятный в общении, характера мягкого и невредного. Да и разница в тринадцать лет – ничего особенного, видали и побольше.

В институте всегда кипели страсти и страстишки, и далеко не юные профессора и академики легко заводили романы с молодыми прелестницами. А как устоять, когда столько соблазнов?

Оканчивались эти истории по-разному: иногда оскорбленная супруга писала в партком, и это почти всегда имело успех – загулявших стариканов возвращали в семейное лоно. Но бывали и исключения. В таких случаях баловник оставлял имущество бывшей семье и уходил в новую и безусловно счастливую, как казалось, жизнь с одним чемоданом. Но, как правило, грязных и скандальных разделов имущества не было – интеллигентные же люди.

Имелись смельчаки, которые уходили недолго думая, ловя последний шанс прожить остаток жизни ярко и насыщенно. Были такие, кто тянул кота за хвост – сколько их было, этих несчастных «котов»! Осторожные и трусливые из старых семей все же не уходили, а к любовницам бегали украдкой и нечасто, все-таки возраст.

Это не были истории о большой любви и лебединой песне, скорее самоутверждение и желание быть «как другие».

Профессорские жены обладали завидным терпением, да и держаться было за что: квартира, дача, но главное – статус! «Да помилуйте, какая там любовь, всего лишь бес в ребро, а никакая не любовь. Погуляет и вернется, зачем он нужен этой молодой стерве, с его-то простатитом, язвой желудка и гипертонией?» – говорили они. Иногда их терпение было вознаграждено и заблудшие овцы домой возвращались. Но вряд ли после таких марш-бросков все становились счастливыми.

Словом, разное случалось, но история профессора Ниточкина была проста, чиста и прозрачна, не придерешься, и свою молодую обожаемую жену он привел в большую, просторную и светлую родительскую квартиру в Мансуровском переулке.

Родителей профессора на этом свете уже не было, и молодая жена стала там хозяйкой. Не раздеваясь и не выпуская из рук маленький, но изящный свадебный букет, она прошлась по квартире, зачем-то потрогала стены, заглянула на круглый балкончик, попрыгала на старом наборном паркете, вздохнула, когда он жалобно скрипнул, провела ладонью по поверхности книжного шкафа и снова вздохнула: «Да уж, гнездо холостяка! Работы здесь навалом».

В квартире действительно сильно пахло пылью, и бедная Катенька расчихалась до слез.

Испуганный профессор бегал кругами, хватался за голову и повторял, что завтра же – нет, сегодня – весь этот хлам уйдет на помойку.

– Какой хлам? – не поняла молодая жена. – Это же книги! И вообще, здесь можно просто убрать.

Вот это профессору в голову не приходило.

После генеральной уборки – еще какой, с мытьем окон и люстр, стиркой штор и натиранием паркета – квартира заблестела и задышала. Аллергия у Катеньки закончилась, и она осторожно принялась за хозяйство.

Получалось у нее замечательно, как искренне считал новоиспеченный и неизбалованный супруг. Его восхищали и плоские котлеты, и жидкие супчики, и не очень пропеченные пироги. Все это профессор считал шедевром гастрономии. Не то чтобы было вкусно… Но изжоги и тошноты точно не было, как, например, после столовского винегрета или гуляша с подливой. А вскоре родилась их первая дочка – Юля, Юленька, Юляша, Юльчик. Юла. Бесенок, как называли ее счастливые, но замученные родители. Казалось, буянить и самоутверждаться девочка принялась сразу же после рождения. Правда, и развивалась стремительно – в полгода встала, в восемь месяцев пошла, а в год заговорила.

Но характер! Крошечная, смуглая, черноглазая пигалица изводила нежную, слабую мать. На раз выбивала тарелку с ненавистной кашей, с недетской силой швыряла бутылку с овощным супом, носилась по дому как угорелая – иди догони! Резким рывком открывала все ящики гарнитура и письменного стола и в долю секунды вываливала на пол их содержимое.

– Не ребенок, а бесенок! – к вечеру плакала уставшая Катенька.

Не знали покоя и по ночам, дочка требовала то воды, то хлебушка, то компота, то сказку, а то и песенку.

Жену профессор жалел, да и ему самому доставалось, но он был уверен, что дочка растет гениальной, а что характер – так у кого из неординарных людей он простой?

Катенька поняла, что снова беременна, когда старшей было два года.

– Это невозможно, – повторяла она. – Саша, я не справлюсь! С такой, как Юля, рожать второго? Нет, ни за что! Это самоубийство.

– Значит, возьмем няню! Няню и домработницу.

– На какие, позволь спросить, шиши? – Профессор впервые видел недобрые огоньки в прекрасных глазах жены. – Ты столько не зарабатываешь.

Это была чистая правда. Сидели на голом окладе. А как писать статьи после бессонных ночей? На это не было ни сил, ни времени. Он и на