Я и моя судьба - Лян Сяошэн

премию. Он ответил, что премия, похоже, накрылась: в бухгалтерии сменился работник, и он отказывается признавать первоначальный контракт, ссылаясь на то, что они вышли из бюджета, так что никакой премии не будет.

Цяньцянь возмутилась и принялась укорять дядюшку Лю:

– С каких пор договор, скрепленный красной печатью, превратился в простую бумажку? На каком основании? И вы это даже не оспорили?

– Ну как же не оспорил! Да только толстяку управляющему это по барабану, что тут сделаешь?

– Надо подать на них в суд! – сердито заявила я.

– Вы что, не понимаете, что стройплощадка вот-вот опустеет? – продолжал дядюшка Лю. – Через несколько дней снесут последние бараки, и все разъедутся по домам праздновать Новый год. Даже если суд примет сейчас нашу заявку, когда будет ее рассмотрение и где в это время будет ответчик? Что нам теперь – не уезжать домой? Будем вместе снимать квартиру и дожидаться суда?

Слова дядюшки Лю лишили меня дара речи.

В это время из центра города вернулся Лю Чжу. Услыхав, что отцу не выдали премию да еще и унизили, он пришел в ярость. Возмущенный и озверевший донельзя, он схватил железную лопатку для сковороды и направился на выход.

Дядюшка Лю успел его опередить и, встав на пороге, закричал:

– А ну верни на место!

– Ладно, тогда возьму это, идет?

С этими словами Лю Чжу отложил лопатку и схватил с разделочного стола шест для прессования теста.

Дядюшка Лю отнял у сына шест и, залепив пощечину, принялся отчитывать:

– В договоре указано мое имя и печать поставлена моя, если со мной не прокатило, что можешь сделать ты? Думаешь, здесь тебе дом родной? Что все будут с нами считаться?

– Если не выполнят договор, я разнесу их контору! – злобно прорычал Лю Чжу.

Показав в сторону Цяньцянь, дядюшка Лю продолжал вразумлять сына:

– А ты подумал о последствиях? Не хочешь подумать о себе, о ней?

Лю Чжу, покосившись на Цяньцянь, вдруг сдулся, словно мяч, и, обхватив голову, в полном молчании опустился на корточки.

Я не знала, что сказать.

Обернувшись к нам с Ли Цзюань, дядюшка Лю произнес:

– Попадая на чужбину, каждый хоть раз, но бывает одурачен. И я, и мой сын уже поняли, что наша премия в двадцать с лишним тысяч накрылась. Мы это признали, советую вам тоже это признать, какие тут еще варианты?

Ли Цзюань, ни слова не говоря, схватила меня за руку и резко направилась к выходу.

Я решила, что она хочет что-то сказать наедине, но она напрямую потащила меня к нашему «общежитию».

Забравшись в грузовик, Ли Цзюань вытянулась в струнку на своем матрасе и, широко раскрыв глаза, уставилась в брезентовый потолок; ее грудь вздымалась и опускалась от переполнявших эмоций.

Я уселась на своем месте у входа и тупо смотрела на Ли Цзюань, размышляя, как ее успокоить. Я тоже была сердита, очень сердита. И пускай я уже превратилась в скрягу, подержать заветные деньги в руках мне пока не удалось. Единственное, о чем я грезила, это премия. Ведь я заработала эти деньги усердным трудом, к тому же их гарантировал договор. А тут неизвестно откуда явился какой-то наглец и просто заявил, что никакой премии не будет, кто ж тут не рассердится? Больше всего меня возмущала даже не потеря премии, а попрание справедливости: впервые в жизни я столкнулась с беззаконием и познала на практике, что означает поговорка «немой ест горькую пилюлю, но пожаловаться не может». Тем более я знала, что Ли Цзюань как старшая сестра, у которой был еще младший брат, ежемесячно отправляет зарплату домой. Ее отец, подрабатывая на стороне, повредил ногу и, оставшись наполовину инвалидом, больше не мог заниматься физическим трудом. А она так ждала этой премии, чтобы съездить домой!

Пришла Цяньцянь. Ее матрас лежал вплотную к матрасу Ли Цзюань. Усевшись на свое место, она посмотрела на Ли Цзюань и проговорила:

– Не принимай близко к сердцу. Если не хватает на билет, я одолжу.

– А на что намекал дядюшка Лю, останавливая Лю Чжу? – холодно поинтересовалась Ли Цзюань.

– Я забрюхатела, – безразлично отозвалась Цяньцянь.

Ли Цзюань резко уселась.

Цяньцянь, наоборот, улеглась, прикрыв живот руками.

– Что значит – забрюхатела? – уставилась на нее Ли Цзюань, напоминая строгую мать.

– То и значит. Забеременела я. От Лю Чжу. Собираюсь уехать к нему домой, чтобы родить. Аборт делать не хочу, чтобы потом не было осложнений.

Цяньцянь по-прежнему оставалась невозмутимой и говорила совершенно спокойно, словно такие вещи были обыденными и касались кого-то другого.

– Ты… ты… ты хорошо все обдумала?..

– Что значит – обдумала или не обдумала? Лю Чжу – отец ребенка, какой у меня еще есть выбор, как не поехать вместе с ними? Иначе я останусь совсем одна…

Цяньцянь ухмыльнулась, после чего вдруг коротко рассмеялась. В нашем «общежитии» повисла тишина.

В этой тишине Ли Цзюань, словно черепаха, подползла ко мне и прошептала:

– Мое решение неизменно, я такую несправедливость проглатывать не стану.

Сказав это, она заглянула мне прямо в глаза и добавила:

– Даже если ты меня не поддержишь, я пойду разбираться одна.

Меня в тот момент вдруг тоже обуяло бесстрашие. Я даже ощутила в себе нечто вроде рыцарства. И тогда я сказала:

– Я с тобой.

– Я тоже, – подала голос лежавшая рядом Цяньцянь.

– Тебя это не касается, – не поворачиваясь к ней, произнесла Ли Цзюань.

– Я сама себе хозяйка, – твердо ответила Цяньцянь, – мы должны быть сестрами не только на словах.

В бухгалтерии мы нашли толстяка-коротышку, который, закинув одну ногу на подоконник, сидел на стуле и читал газету.

В кабинете больше никого не было, поэтому, увидав нас, он очень удивился.

Цяньцянь пусть и была беременна, но, если бы она нам про это не сказала, мы бы и не догадались. Поэтому сейчас она подложила под одежду подушку и выставила свое «брюхо» напоказ, всем своим видом давая понять, что совсем скоро родит. В руках она держала наполненную кокосовым молоком большую бутылку из-под колы, показывая, что готова драться не на жизнь, а на смерть.

У меня с Ли Цзюань тоже было по большой пластиковой бутылке в руках, этикетки на которых красноречиво свидетельствовали: «Враг повержен»[39].

Когда мы втроем встали напротив стола, толстяк спустил ногу с подоконника, крутанул стул и развернулся к нам.

Ли Цзюань поставила бутылку с этикеткой «Враг повержен» на стол, направив надписью точно к противнику, уперлась руками о столешницу и, наклонившись, спросила:

– Все понятно?

– Вы ненормальные? – огрызнулся толстяк. – Нашли где рекламировать свой товар.

– А мы тут ничего не рекламируем, мы пришли