Красная Поляна навсегда! Прощай, Осакаровка - София Волгина

– Ну и пусть. У нее ж большая семья. Отца нет. Надо ж им что-то есть, – защитила сестра подругу.

– Да уж ладно, ладно. Я это так, к слову. Мы с тобой хорошие Солохи.

– Солохи? А что это такое? – Марфа изогнула свои широкие брови.

– Не знаю. Так говорит русская бабушка, когда что-то не так. Кстати, ты не хочешь поехать к ней на эти выходные?

– А ты что? Не хочешь?

– Буду занята. Да и скучает она по тебе. Просила, чтоб ты как-нибудь приехала.

– Да ну! Мы с Дуськой собирались в лес пойти за грибами. Ее старшие два брата покажут нам грибное место, – тон сестры был безапелляционным. Ясно было, что ее не уговорить съездить к бабушке.

– Ну, ладно. Но на следующей неделе ты должна будешь поехать туда.

– На следующей – поеду. Может с Дуськой.

Марфа была рада, что планы на субботу не поменяются. Уж очень ей хотелось побыть рядом с ребятами. На младшего Митьку она давно глаз положила, но никто об этом не знал, даже Дуська.

– Марика, а тебе, что? До сих пор никто не нравится?

– Кто не нравится? – притворилась непонимающей Марица. Обычно в греческих семьях такие вопросы не обсуждались. Марфа посмотрела на нее насмешливо.

– Кто, кто? Кто-нибудь!

– Из парней, что ли?

– Ну да, не из девок же, – с легкой издевкой повторила та и выжидательно посмотрела в лицо сестре.

– Нет, никто не нравится, – спокойно ответила Марица. Бросив вытирать стол, с понимающей улыбкой на губах, она подошла вплотную к Марфе.

– Никак ты у нас успела влюбиться, девушка? Сколько тебе лет? Четырнадцать? Ну дак рано тебе о парнях думать. Кто это тебе голову вскружил? – скороговоркой проговорила Марица и пытливо уставилась сестре в глаза. – Ну, говори, кто?

Марфа отскочила от нее как ужаленная:

– Ты, что, Машка, отстань! Что ты тут придумываешь. Это я у тебя спрашиваю, а ты на меня переводишь. Тоже, придумала, – оглядываясь на нее и отряхивая платье, как будто к нему что-то прицепилось, недовольно пробурчала Марфа.

– Ну, ну, – Марица закатила глаза, как бы вдумываясь, кто же это мог быть? – Ага, знаю! Это Дуськин старший брат.

Марфа вспыхнула от испуга, что сестра почти точно указала на ее присуху.

– Сдурела, что ли? Он старик против меня. Ему лет двадцать, – запальчиво принялась она оправдываться.

– А, так все-таки кто-то есть. Не он, так другой, – продолжала наседать Марица.

– Слушай, Машка, ну что ты прицепилась. Уехал твой любимый, теперь никто тебе не нравится. И мне никто не нравится. Успокойся. Нужны они мне! У меня все впереди. Это у тебя все на подходе, – поддела она сестру. Марица уже мыла посуду. Глянув на сестру косым взглядом, она, с иронией, бросила:

– И все-то ты знаешь, Марфуша!

– А то!

Марфа поскорей выскочила во двор. А то еще заставит Что-нибудь делать с ней в доме. Нет уж, лучше она за водой сходит. Марфа ухватила два побитых, потерявших форму ведра и пошла на угол переулка к колодцу.

* * *

Больше не пришлось встретиться любезным подругами: как только Христопуло построили в Бзыбе дом и начали оформлять на него документы, выяснилось, что хоть и кончилась война, но все-равно все греки, чеченцы, ингуши и другие депортированные народы, не имеют право выезжать с мест высылки.

«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» – печально скосив глаза, скорчил рожицу при таком известии Яшка-Генерал и многозначительно оглядел все семейство. На мать было больно смотреть: она смотрела неподвижно и обреченно куда-то в пространство. Остальные тоже повесили носы. Еще бы: столько непосильного труда всей семьи вложено в этот дом, а теперь люди из милиции требовали их отъезда. Теперь им следовало было продать свое жилье и, конечно же, за бесценок. Спасибо, покупатель нашелся. Многие осакаровские знакомые, хорошие люди, конечно, говорили перед их выездом, что рискуют, что разрешения на возвращение в родные места не было. Но им не верилось. Казалось, что это просто задержка, и пока они определятся на месте, будет и разрешение. Ну как теперь быть, что делать? Был бы язык, были бы грамотны, может и добились бы разрешения остаться, но ничего этого у них не было. Горечь и новое разочарование душили семьи Саввиди и Христопуло. Пришлось им ехать назад. Ксенексолца и Роконоца тихо кляли свою жизнь и всю советскую власть во главе со Сталиным.

Роконоца плакала, говорила, что если ехать назад, то надо бы поселиться опять Где-нибудь рядом с Харитониди. Видимо Бог услышал ее мольбы: как раз во время всех перипетий с оформлением документов, Яшка-Генерал получил очередное письмо от Митьки Харитониди, где, среди прочих новостей, упомянул, что семья, которая живет в их доме, собирается переехать в Караганду. Христопуло заторопились: срочно все продали и поехали назад, не дождавшись семьи Ксенексолцы. Успели вовремя: даже пришлось пожить с неделю у Харитониди, дожидаясь отъезда хозяев. Дед Самсон и все остальные были счастливы снова увидеть вернувшихся родственников. Снова они стали соседями, живущими рядом с главной осакаровской дорогой – Шоссейной, около большого некрасивого оврага, который ребята обследовали вдоль и поперек.

* * *

Овраг этот был больше похож на глубокую реку с крутыми, почти отвесными берегами, но вода появлялась там только весной, когда таял снег. Потом он снова пересыхал. Чего только не валялось на его дне: сельчане не стеснялись использовать ее в качестве свалки, на которой пацаны – младшеклассники увлеченно рылись часами. Чего только они там не находили для своих немудреных игр.

Овраг – река разделяла поселок на две неравные части. Меньшая ее часть, на которой жили семьи ребят, и, конечно, семьи других селян, находилась в северной части поселка. За домом бабы Нюры, в метрах ста, прижатая оврагом к дороге, располагалось, день и ночь, гудящая моторами машин, МТС, затем большой пустырь и, наконец, кладбище, на котором в основном покоились останки людей греческого, немецкого, чеченского происхождения. Казахов там не хоронили. У них было свое кладбище, на котором могилы можно было по пальцам пересчитать и о существовании, которого ни Генерал, ни Харитон, ни Митька-Харитон, ни другие ребята долго не подозревали. Говорили, что некоторые чеченцы хоронили своих мужчин там. Перед самым православным кладбищем овраг резко поворачивался на восток в сторону железнодорожной линии, для которой через овраг был перекинут широкий, бетонный мост, а под ним тоннель. Еще малышом, Митька не раз проходил через тоннель под железной дорогой,