Акбилек - Жусипбек Аймаутов

дверь. Суньтесь с лампой к спящему в темноте человеку, непременно, проснувшись, заслонится от едва мерцающего фитилька. А тут свет хлынул прямо из райских врат! Акбилек как отбросило назад, оробела, замялась — глаза долу.

— Заходи, дорогая, заходи!

Его не видно. Но вся комната наполнена его присутствием. Акбилек, держась за тетушку, вошла мелкими шажками под шорох платья. Смотрит, а все вокруг Бекболата сияет лучами зари! Акбилек присела в сторонке. Не смеет взглянуть на него, смотрит на пол.

— Как живешь-поживаешь, сестренка? — первым ее поприветствовал Акберген.

— Благодаренье… — смогла чуть шевельнуть губами Акбилек.

Стало тихо.

— Желаем тебе узнать в жизни все хорошее, что обошло вашу мать! Все в руках Бога, нам остается лишь покориться Его воле. Пусть у вас все поскорее наладится как надо! — высказал свои соболезнование и пожелание Акберген и бросил взгляд на Бекболата.

Бекболат промолчал.

Акбилек промокнула скомканным шелковым платочком глаза. Бекболат молча смотрит в сторону.

К этому времени подоспела Уркия с мясным блюдом и поставила на расстеленную скатерть перед дорогими гостями. Ополоснули руки водой из ее кумгана. На блюде полбарана — с де сяток самых значительных долей, среди них грудинка — угощение, подаваемое только жениху.

Се сть выше и ближе к жениху Акбилек никак нельзя, чудится, что между ними кто-то уже широко развалился. Так и замерла почти у дверей. Акберген вынул свой ножичек и вопросительно глянул на Бекболата: «Нарезать?» Тот кивнул.

Для свата, примите! — произнес Акберген, желая Первому передать опаленную и проваренную до студня голову барана сидевшему в другой комнате дядюшке.

— Ойбай, кушайте сами, дорогие! Прежде жених — так уж положено, а там посмотрим! — запротестовала Уркия.

Однако, видя, что Бекболат невнятно отговаривается, как заика, она отнесла голову мужу, отщипнула ему на зубок и вернула на место. Уселись вокруг скатерти вчетвером и принялись е сть. Уркия, посматривая на Акбилек, все повторяла:

— Дорогая! Садись ближе! Что ты так смущаешься перед Бекболатом. Зде сь ближе, чем он, тебе человека нет. Душа поет, милая, правда? Так поет, так радостно, так ведь?

Акбилек робко и покорно колыхнулась, якобы сдвинулась, ничуть не приблизившись ни к аппетитной баранине, ни к желанному Бекболату.

— Вот так и следует вам сидеть рядышком, бок о бок! Никого из старших нет, перед кем следует стыдиться своих чувств, — поощрил и Акберген.

Понимая, что эти двое не отстанут, Акбилек еще подвинулась, и так отчаянно, что краешек подола ее расшитого чапана коснулся колена Бекболата.

«Угощайтесь, кушайте», — о чем еще говорить за дастарханом? Молчание понятно: приступив к мясу, немели даже такие болтуны, как Алдеке, что же требовать от скрытно приехавшего, таившегося Бекболата. Все чинно, благопристойно, все учтивы, внимательны, проникнуты глубоким уважением к сотрапезнику, ну дальше некуца! Ты, наверное, решил, что они мясо едят? Заблуждаешься, все они вкушают нечто, известное как «довольство». Странное это блюдо: не сыт, не бит и прячешь стыд, а доволен.

Бекболат краешком глаза поглядывает на невесту. Видит — Акбилек стала еще краше, исчезла девчачья угловатость, плечиками округлилась, светится вся. Сердце хвастливо забилось, улыбка прячется под усами, какая у него суженая! Акбилек робеет немножечко, щеки раскраснелись. Смущает и то, что пальцы его напоминают ей руки Черноуса, куда же дальше — срам, да и только. Надсадные воспоминания о днях в ущелье тревожили ее, как назойливые осенние мухи. Понятно, Бекболату не дано о них и догадаться. «А вдруг почувствует?» — обе спокоенная Акбилек, приглаживая прядь волос, слегка откинулась и посмотрела на Бекболата; взгляды встретились. Его глаза говорили: «Люблю только тебя». Даже в сумерках в пытливых очах угадывалась негасимая нежность, опрокидывающая в обморок. И глаза Акбилек отвечали: «И я готова отдать тебе всю себя». Как в ее черных зрачках не вспыхнуть огоньку любви, словно искре от удара огнива об кремень. И свет негасимой любви переполнил обоих…

После застолья Уркия повела с собой жениха и невесту к двери и с прибаутками выпроводила их. Оставалось только дойти до погруженного в темень дома Акбилек. Но не успели влюбленные пройти и сараи, как ноги стали у них путаться. Шаг ступить нельзя, встали. Ладонь любящего легла на талию любящей. Акбилек с вызовом запрокинула голову, вовсю сияет полная луна. «Желаешь целовать — целуй!» — говорили, улыбаясь, звезды с небес. И когда клинкам подобные усы коснулись ее медовых губ… нет, не в силах мы обрисовать всю картину лучше, чем поэт Абай:

Горячее дыхание,

Плеч касание,

Перст замирание,

Неясное желание,

Лиц мерцание,

Беззвучное лобзание,

Опьяненье…

О чем говорят двое пылающих страстью влюбленных на узкой кровати, в чем убеждают друг друга? Не мы пишем — они, до самого рассвета перешептываются: «шу-шу», этот шепот — перо, строчащее роман, чувств море — чернила, ласк небо — бумага…

Но не станем, как старые приживалки, прислушиваться в темной комнате к этому шепоту, потом сами у них спросите, о чем они шептались, если скажут. Что бы там ни произошло, чуть свет Бекболат был уже в седле. Акбилек рядом у стремени, кутается в чапан и желает счастливого пути.

После краткой встречи с Бекболатом то ска стала окончательно терять злую остроту. Понятно: то, что волнует сейчас, — важнее важного. Только и думала о том, что есть в ее жизни, и о том, что будет. Мечталось о как можно скором возвращении Бекболата, без него жизнь теряла краски, все черно-белое… Прощаясь, так и не смогла, смущаясь, сказать ему об этом.

В один из дней подступила тошнота… и на сердце угнездилось беспокойство, и все тут. Тянет попробовать птичьи яйца. Поражается сама себе. Неужели как у беременных? Уркия слышала от брюхатых баб и рассказывала ей об их странном вкусе. Все — и долгое лежание в постели, и поиски яиц, и изменившееся поведение — указывало на то, что Акбилек носит в себе ребеночка. После ночи с Бекболатом прошло всего пять дней. Акбилек пожаловалась на свое недомогание Уркие, та подтвердила ее догадку:

Боюсь, дорогая, ты затяжелела.

Оставь, тетушка. Как я могла затяжелеть?

— Кто его знает.

— Ведь только-только?..

— Откуда мне-то…

— Разве сразу сказывается?

— Когда не один месяц.

— Значит, это случилось раньше…

— Если так, позора не оберешься…

С каждым днем Акбилек все больше убеждалась в своей беременности. И голенища сапожек ей стали узки, и живот округлился… Новые переживания, новые страдания. Не замужем ведь. И никому не скажешь, что была с женихом. К