Голова рукотворная - Светлана Васильевна Волкова

Портниха таким же тяжёлым слогом объяснила, что из клиентов на примерке сегодня у неё была только «всемилейшая пани Марина» и неожиданно после её ухода закройщица обнаружила, что у манекена, стоящего у окна, вернее, с надетого на него красного платья из тафты пропал воротничок, расшитый стразами.

– Я, чёртмядери, не посмела бы умыслить… Но… может быть, случайно супруга ваша, выходя из ателье…

Логинову трудно было представить, как случайно, уходя из ателье, можно захватить «часть платья», особенно если оно прикреплено булавками к манекену. Он даже разозлился, но вежливым тоном заверил пани Брониславу, что она ошибается и что «всемилейшая пани Марина» никак не могла «случайно» что-то прихватить в ателье.

Он попрощался с портнихой, повесил трубку и вышел на лоджию.

– Представляешь, Мышка, твоя портниха спрашивает про какой-то воротничок со стразами…

Договорить он не успел. Её реакция была неожиданной и просто его ошеломила. Марина вскочила, заплакала, закричала, что он её ненавидит и ненавидел всегда, бросила книгу на пол, и ему стоило немалых усилий втащить жену в квартиру, чтобы не обрадовать соседей первым в истории их безоблачного супружества скандалом и не дать им «погреть уши».

– Ты что, думаешь, я воровка? Нет, ты думаешь, я воровка!!!

– Что ты, Мышка! Перестань, успокойся! Никто так не думает.

Она подбежала к стеллажу и начала одну за другой скидывать книги и безделушки.

– Нет, ты врёшь мне, ты думаешь!

Он впервые столкнулся с такой её реакцией, и, несмотря на то что каждый второй его пациент был истериком и, как врач, он знал наперёд, что делать в подобных случаях, в собственном доме – уютном и тихом – к этому он оказался не готов.

Марину трудно было узнать. В подобной ситуации они вместе посмеялись бы над чудаковатой пани Брониславой да и забыли бы о казусе. Но сейчас глаза её изменились, стали даже другого цвета – холодные, дикие, крылья носа побагровели, губы дрожали.

– Мышка, всё хорошо. Иди ко мне!

Он подошёл обнять Марину, но она вырвалась с визгом, подбежала к стоящим в прихожей сумкам и вытряхнула на пол всё содержимое.

– Ты думаешь, я воровка!

Её будто зациклило на этой фразе, словно больше в её лексиконе и не было слов. Когда-то, ещё будучи студентом Санкт-Петербургской медицинской академии, Логинов вывел свою классификацию истерик. Та, что сейчас владела Мариной, с лингвистической блокировкой, неспособностью слышать чужие реплики, уродующая лицо замороженными надбровными дугами и округлёнными побелевшими верхними веками, – эта истерика значилась у него восьмым номером по десятибалльной шкале.

Он почти насильно заставил её выпить успокоительное, сильно жалея, что не завёл привычки держать ампулы и шприц в квартире. Когда Маринин голос затих и она сидела, всхлипывая, в кресле, обхватив колени цепкими худыми руками, Логинов нагнулся подобрать разбросанные на полу вещи из её сумок и вдруг заметил что-то красное и блестящее. Он уже знал, что именно.

Логинов молча навёл порядок и подошёл к жене, держа в руке нелепый воротничок со стразами.

– Ты не хочешь ничего мне рассказать?

Она смотрела на него испуганно, как провинившийся ребёнок. Логинов присел на корточки у кресла.

– Мышка, тебе он понравился, да? У тебя просто не было с собой наличных, чтобы заплатить, так ведь?

Она сидела не шевелясь, опустив глаза в пол.

– Ты вернулась за кошельком, правда? Или взяла эту штуку, чтобы примерить дома, у зеркала, потом вернуть, – подсказывал он ей.

Марина молчала.

– Ничего страшного, а ты так разволновалась. Надо было позвонить мне, я бы заехал после работы и заплатил.

«Ну кивни же!» – мысленно шептал он ей. Марина не реагировала.

– А пани Брониславу ты забыла предупредить, – уже не спрашивал, а утверждал Логинов. – Я позвоню ей сейчас, расскажу о недоразумении.

Пока он искал телефон портнихи, успел трезво поразмыслить над ситуацией. Марина – человек с тонким вкусом, лучший питерский флорист, всегда избегавший кричащих цветов в одежде и интерьере, – его изысканная Марина тайком сняла с манекена аляповатую безвкусицу. Он взглянул на воротничок: стекляшки, стразы, грубая вышивка на кайме… Поверить в то, что ей мог понравиться этот предмет, Логинов, знавший, как ему казалось, жену вдоль и поперёк, отказывался. Он мог купить ей ожерелье «Картье» или «Тиффани», а её прельстила откровенная дешёвка. Но не это его беспокоило. И даже не сам факт воровства. Люди иногда не осознают, что воруют, – просто «заимствуют», как, например, книги или зонты. Если друг взял без спросу том из твоей личной библиотеки и не вернул, почему-то это не считается кражей. Так же и с ателье. Подумаешь, ну проснулась в Марине внутренняя ворона, клюнувшая на блестящее, она примерила воротничок, потом прихватила с собой – потому что плохо лежал, никто не остановил. Да, это плохо, безнравственно… Но её реакция – вот что не давало Логинову покоя. Истерика, настойчивое отрицание случившегося говорили о большом чувстве вины, которое переживала Марина. Логинов понимал, насколько ей в этот момент было тяжело. Она совершила то, что сама возвела для себя в степень табу, и, нарушив установленные собственной моралью правила, испытала новую, незнакомую ей эмоцию. Возможно, эйфорию от содеянного, удовольствие, экстаз. Возможно, боль. Теперь это уже позади, и чувство вины – вот что оставалось в осадке всех перенесённых ею сегодняшних переживаний, и сила этого чувства очень насторожила, обеспокоила Логинова.

Пани Брониславе он сказал, что супруга решила примерить воротничок с новым платьем, потом отвлеклась на телефон, забыла предупредить… Он ещё что-то соврал, потом заехал в ателье и заплатил за безделицу несправедливо большие деньги.

– Компенсация морального ущерба, пани Бронислава. Простите мою забывчивую жену.

– Что вы, господин Феликс! Да я готова подарить его с искренностью и пламенностью сердца моего!

Логинов заверил, что это лишнее, и, выпив с портнихой для вежливости чашку чая, удалился.

Марина в ателье больше ни разу не приехала. Платье осталось недошитым, а Логинову пришлось ещё раз съездить к пани Брониславе – оплатить начатый портнихой труд.

Во второй раз всё повторилось через месяц. Теперь это были две чайные ложки, которые Марина спрятала в рукаве. Ложки принадлежали пожилой коллеге Логинова по университету – дородной красноносой пани Иве, к которой они были приглашены на именины. В отличие от портнихи пани Ива пропажи не обнаружила, но Логинов по нюансам изменения настроения жены понял: что-то не так. А возможно, как он потом сам себе признавался, и предвидел повторение случая с воротничком. Когда они вернулись домой, он спросил Марину напрямую, но на этот раз она не