Вы – несчастная любовь фюрера - Жан-Ноэль Оренго

технической школе и понятия не имел, что ждет его в будущем. Он не посещал ночные клубы и кабаре; с молодости он вел жизнь верного мужа, разделяющего с женой любовь к wanderweg – туристическим прогулкам с рюкзаком за спиной в лесах и горах Германии. Но он ждал чего-то, сам не зная, что это будет.

Опять-таки, все это он рассказывает нам спустя десятилетия после событий, описывая их в исповедальной тональности, в искренность которой сложно поверить. Но это неважно, поскольку за его строками встает идеально точная картина, выражающая Zeitgeist – тот самый дух времени, который историки и авторы романов находят в атмосфере 1930-х годов и который представляет собой смесь суровых социальных кризисов и ярого политического мессианства.

Однажды вечером студенты Шпеера уговорили его пойти послушать необыкновенного человека. Многие из них уже вступили в партию вождя, настоящего идола молодежи. Архитектору известно, кто такой Гитлер; ему трудно, не теряя внимания, воспринимать его нескончаемые речи. Безграничная ненависть, пропитывающая их, раздражает архитектора и мешает дослушать каждую до конца. К людям его круга так не обращаются. К тому же этот человек одет в военную форму, будучи лишенным выправки настоящего офицера. Архитектор, конечно, антисемит, но антисемит того типа, который называют «светским» и который широко распространен в Европе или в Соединенных Штатах. Он антисемит скорее потому, что «так принято», чем по настоящему убеждению, и однажды он признается в письме, что ничего не имеет против евреев, а лишь испытывает в их присутствии некоторую неловкость. Он разговаривает с ними вежливо и уважительно, как с любым человеком. Евреи, по сути, безразличны ему, у него нет к ним никаких четко определенных позитивных или негативных чувств.

Шпеер идет на встречу из любопытства – ну и чтобы ненароком не проглядеть набирающую силу величину. Он попадает в битком набитый зал. Собралось несколько тысяч студентов вместе с преподавателями разного возраста. Вождь не всегда обращается к массовой аудитории, часто он встречается с более специфичной публикой. Этим зимним вечером мероприятие напоминает выступление автора бестселлера. Ничего удивительного. Книга «Майн кампф», опубликованная в 1925 году, постепенно заполняет полки книжных магазинов.

Он появляется на трибуне в элегантном двубортном костюме, со ставшими знаменитыми усами и пробором, которые бросаются в глаза на всех его фотографиях и обсуждаются как поклонниками, так и критиками. Он выглядит взволнованным и сосредоточенным. Раньше архитектор никогда толком не слушал его выступления, передаваемые по радио, а зачастую включал приемник посреди одной из характерных тягостных тирад, выкрикиваемого низким голосом монолога, нашпигованного антисемитскими угрозами и ненавистью. В начале выступления его ошеломляет тон речи, нечто между колебанием и смирением перед масштабом обсуждаемой темы, темы искусства и его не сравнимого ни с чем значения для цивилизации. Можно подумать, что вождь ставит политику на службу искусства, а не наоборот. Он утверждает, что любое государство, любая страна существует лишь благодаря созданным ею памятникам, скульптурам, живописи, музыке. Он повышает голос, сетуя на воцарившееся декадентство, финансовое и духовное обнищание молодых творцов, не способных работать и реализовывать свои амбиции в условиях режима с прозаичными и меркантильными установками. Потом берется за евреев, но говорит о них недолго, и в памяти архитектора остается в основном тема глубокой любви к искусству. Все это банальности, но в 1930 году в Германии выкрутасы и тонкости уже ни к чему. Все это трюизмы, но любое зрелище начинается с трюизма. Вождю это известно лучше, чем кому-либо другому, а теперь благодаря вождю становится совершенно очевидным и архитектору. Например, купол собора с его арками, кессонами, изгибами, акустикой – это тысячелетний архитектурный трюизм, но, будучи возведенным, собор возносит публику к вершинам восторга. Это неотразимо и срабатывает всегда. Тонкие натуры могут сколько угодно пожимать плечами, но своим величием собор всегда подавит приверженцев тонкостей.

В конце выступления взрывается буря аплодисментов, обрушивается поток энтузиазма, возникает толкучка в сражении за автограф и за возможность обменяться с вождем несколькими словами.

Архитектор потрясен. Он не подходит к студентам, а сразу покидает зал, садится в машину и проводит ночь в размышлениях на берегу Хафеля, реки, протекающей через западную часть Берлина, глядя на лунное небо в квартале Шпандау. Это могла бы быть драма Гете – «Под сень твоих колеблемых ветвей, / О древня, густолиственна дубрава, / Как в тихое святилище богини, / Еще поныне с трепетом вхожу»[2] – или живописное полотно Каспара Давида Фридриха, сцена в обрамлении пейзажа 1930 года, иллюстрирующего вечный романтизм Германии. Романтизм – это то, что делает Германию общечеловеческой, особенно для молодежи, вне зависимости от эпохи или государства. Жизнь архитектора помещена под кров германского романтизма. Это его лучшая защита, и он от нее никогда не отступит.

Итак, в течение почти трех лет они встречались несколько раз, но никогда не разговаривали, хотя наблюдали друг за другом и восхищались один другим, не признаваясь в этом. Вождю, безусловно, известно об архитекторе больше, чем он будет потом утверждать, но он не знает, до какой степени тот поддерживает его величественные мечтания. В свою очередь, архитектор не знает, насколько искренни положительные оценки вождем его работ, и не исключает, что это просто формулы вежливости, не предполагающие никаких последствий.

Осень 1933 года. Вождь уже абсолютный властелин Германии. Архитектору поручено переоборудовать резиденцию рейхсканцлера, от которой исходит душок – заплесневелый душок старой Германии. В действительности проект делает Троост, но он живет в Мюнхене, тогда как Шпеер знаком с Берлином и его строительными предприятиями; поэтому именно ему поручен надзор над реализацией проекта.

Вождь посещает стройку каждый или почти каждый день. В ожидании окончания работ он живет в крохотной квартире этажом выше. Он доброжелательно общается с рабочими, что-то обсуждает с ними, но никогда – с архитектором. Его он игнорирует. Архитектор мирится с этим, увлеченно выполняет свою задачу, и этого ему достаточно.

Однажды вождь неожиданно приглашает его на обед.

Медовый месяц

(1933–1934)

9

Молодой архитектор удивлен и растерян. Его куртка перепачкана штукатуркой, вид у него непрезентабельный. Он захвачен врасплох, ошеломлен, счастлив, напряжен, обеспокоен неожиданным приглашением.

Вождь успокаивает его, внимательно рассматривает, оценивая фигуру. Архитектор, безусловно, выше него, но разница в росте минимальна: вождь, вопреки утверждениям его противников, вовсе не коротышка. Метр семьдесят пять – это не маленький рост, и зачастую только телохранители эсэсовцы, стоящие рядом, заметно возвышаются над ним. Вождь приказывает принести один из его собственных пиджаков и примеряет на архитектора.