Меркьюри - Эми Джо Бернс

И все предыдущие странности ― непонятные исчезновения Элизы, пропавшая обувь, не тронутая на светильниках пыль, ― как оказалось, вели к этому.

Элиза поглядела на Марли. Та пораженно уставилась на свекровь. Марли зашарила по стене, однако сейчас она не чувствовала ни пальцев рук, ни ног. Единственное, что она ощущала ― это скручивавшую желудок панику.

– Над… Нам надо вызвать скорую. ― Слова точно застывали у нее во рту тяжелыми камнями.

– Бесполезно. Он уже больше часа мертв. ― Элиза вонзила ногти себе в ладонь. ― Да простит меня Бог, но сейчас смотрю на него ― и единственное, о чем я могу думать, так это о том, что сама уже много лет мертва.

От ее слов воздух сделался сухим, точно выжженным. Элиза говорила о своей смертности как о какой-то мелкой потере ― словно обронила побрякушку на цепочке.

– Вы его таким и обнаружили? ― спросила Марли. Она не могла удержаться, чтобы не смотреть на глаза священника ― полузакрытые, молочно-белые. Застывшие в испуге.

– Он помер прямо на мне. От сердечного приступа, надо думать.

Постепенно непонятные отлучки и рассеянность Элизы получили объяснение. Она спала с Холлисом на чердаке. И как минимум с одного свидания ушла босиком.

Все те ночи, когда Марли оставалась в одиночестве, пока мужчины работали, она считала, что Элиза тоже сидит одна. Но это оказалось не так.

– И что мне, по-вашему, с этим делать? ― спросила Марли. ― Я же никогда, вообще ни разу не была для вас достаточно хороша. Почему вдруг теперь я сделалась такой хорошей?

Слова ее звучали бессердечно, однако сердце бешено колотилось. Перед ними лежал труп. Нечто чудовищное и уже неизменное. Целая жизнь, обратившаяся в недвижный предмет. Зачем Элиза так с ней обошлась? Зачем вообще все это натворила?

– Надо бы его перетащить, ― просто сказала Элиза, даже не моргнув глазом.

– Нам его не сдвинуть. Он слишком тяжелый. Вам следовало лучше вызвать Бэйлора.

Элиза ответила ей хриплым и мрачным смехом.

– Ему нельзя об этом знать, ― сказала она. ― И никому из них нельзя. Наши мужчины слишком ранимые. Наверняка ты и сама это поняла. Кто знает, что они выкинут, если обнаружат, что я вовсе не святая, стряпающая им ужин.

Марли покрутила на пальце обручальное кольцо. Настал момент, которого она так долго ждала, ― и сейчас она готова была от него отступиться. До сих пор она ни разу по-настоящему не задавалась вопросом, чего ей стоило стать частью этой семьи.

– Они ведь все равно это узнают, Элиза.

Лицо у той сделалось непроницаемым.

– Этого нельзя допустить. Потому я тебя и позвала.

– Так вот, значит, зачем вы меня позвали! ― Марли попятилась к лестнице. Мертвец лежал перед ними, точно грозящая взорваться бомба. Марли вновь покрутила на пальце кольцо, стараясь держать голос ровным. ― А ведь нас с вами могло бы скреплять нечто куда более прекрасное. Если бы вы это допустили.

Шагнув к ней вплотную, Элиза ухватила Марли за плечо:

– Я очень злилась на тебя.

Марли отпрянула.

– Но почему? Если вообще кто-то в силах понять, как вы живете, Элиза, так это я.

– Вот именно! ― завопила та. Марли еще ни разу не слышала, чтобы Элиза так орала. ― Я вообще не хотела, чтобы тебе пришлось что-то там понимать!

Ее сильный голос эхом заколыхался вокруг них, точно звонящий колокол.

– В тот день, когда я к тебе пришла и пригласила вновь прийти на ужин, ― уже тише продолжила Элиза, ― я нисколько не лгала, сказав, что устала быть единственной женщиной в этом доме. Это самое честное и откровенное, в чем я когда-либо кому-то признавалась. Я убеждала себя, что мой приход ― лишь акт великодушия, однако, сама того не сознавая, использовала тебя для отвода глаз. Когда я это поняла, было уже слишком поздно. Когда ты была рядом, моим сыновьям от меня требовалось совсем немного, и я этим пользовалась. Ходила куда хотела и делала то, что мне нравилось. Наконец-то я смогла быть кем-то еще, кроме мамаши.

Прислонясь к стене, Элиза высоко вскинула подбородок.

– А потом ты забеременела, и в итоге мы обе застряли в той жизни, которой никому не пожелаешь. Когда-то я была такой же, как ты ― умной, смелой, неугомонной. А теперь ты стала такой же, как я. Застрявшей в тупике. И это худшее, что я когда-либо кому-то делала в своей жизни.

Марли никогда еще не чувствовала себя более уязвленной, чем сейчас, когда прозвучало это признание. Отсутствие симпатии Элизы огорчало ее даже, пожалуй, больше, нежели отсутствие отцовской любви. И Марли постоянно думала, что свекровь осуждает ее за какие-то недостатки. Но, как выяснилось, Элизе вообще не было дела до Марли лично.

– Элиза, о чем вы сейчас меня хотите попросить?

Все так же безразлично, с застывшими глазами, Элиза села у стены на пол.

– Я прошу, чтобы ты подумала как следует: что бы ты сделала, окажись на моем месте? Если бы ты была замужем за человеком, который за всю жизнь ни разу не сказал, что тебя любит? И если бы ты спала с другим, который каждый день умоляет тебя с ним сбежать. У которого в верхнем ящике стола уже лежит подписанное отречение от сана. И каждый день ты думаешь о том, чтобы уехать.

Марли припомнилась свадебная церемония и то, как схватились Холлис с Элизой из-за права молодых жениться в святилище. «Скорее ад замерзнет, ― сказала тогда Элиза, ― чем мой сын будет венчаться в подклете».

– Погодите… ― начала Марли и запнулась.

– Что?

– Мне показалось, что вы с Холлисом друг друга недолюбливаете.

– Так и было, ― ответила свекровь.

– Похоже, вы должны рассказать мне больше, Элиза.

Та окинула взглядом труп священника. Элиза находилась сейчас достаточно близко к Марли, чтобы разглядеть, что зажим жемчужной пуссеты у той отвалился и теперь бусина свисала с мочки уха, точно капля дождя.

– Все началось с этих дурацких хоровых мантий. ― Элиза на мгновение закрыла глаза. ― Холлис их купил на распродаже четыре года назад. Тогда они были еще белыми. И все женщины в хоре из-за них бесились, потому что их очень трудно было держать чистыми. И что, будь у него жена, он ни за что бы не сделал такой глупости. Так у него возникла эта идиотская идея выкрасить мантии в пурпурный цвет. За этим делом я его и застала однажды в подклете. Мантии приобрели этот жуткий неоново-красный оттенок, а я как раз пришла в церковь с кассеролью для молодежной