Когда налетел норд-ост - Анатолий Иванович Мошковский

она жаловалась, что план у нее — сто рублей в день, три тысячи в месяц, и если она перевыполняет его — получает к ставке прибавку в сорок пять процентов; но как тут выполнишь план, если рыба идет плохо и заработки у рыбаков мизерные!

— А тебе не налью… Хватит уже! На ногах едва стоишь, — вдруг сварливым голосом сказала тетя Поля. — К движку пора идти, темнеет, а ты…

Через головы рыбаков Павлик увидел бледненького человечка в сплющенной кепке. Слегка покачиваясь, он стоял у прилавка и неподвижными, мутными глазами смотрел на тетю Полю.

— Уйди! — закричала вдруг тетя Поля и замахнулась на него. — Чтоб тебя! Добром прошу — не лезь… Мало одного выговора? Совсем с должности полетишь. Механик называется. У-у, — в голосе ее было столько жалостливости и ненависти одновременно, что Павлику стало не по себе. Он и не знал, что эти чувства могут идти рука об руку. И еще вот что поражало его: не разрешая механику больше выпить, она наносила ущерб и себе.

Механик обиженно махнул рукой, отпрянул от прилавка и стал протискиваться к выходу. Наступил Павлику на ногу и обдал винным запахом. Павлик посторонился от двери, и механик заковылял в сумерки.

Скоро неподалеку застучал, захлопал с перебоями движок, и волоски свисавшей с потолка лампочки стали потихоньку накаляться, то разгораясь, то слабея, пока не установился ровный накал.

— Не упился, знать! — весело сказал Унгаров. — В чувствах.

— А то как же, — не без хвастовства заявила тетя Поля, — не первый месяц с ним, знаю его норму.

— А сколько я выпью, знаешь? — спросил Унгаров.

— Ты? — Тетя Поля смерила его оценивающим взглядом. — После восьмого язык станет заплетаться, а после…

— А после десятого опять все в норме! — сказал под общий смех Унгаров. Его, видно, здесь любили.

Между тем винопитие продолжалось. Пошли разные рыбацкие истории, случаи, анекдоты, подчас солоноватые. Рыбаки не всегда сдерживали себя, и тетя Поля то и дело одергивала их:

— Выгоню, если будете выражаться! Темнота и бескультурье!

Но Павлик-то отлично понимал: никого она не выгонит, а если и поругивает матерщинников, так только из-за отца. Давно привыкла.

С час еще, наверно, гудел ларек. Потом отец спросил, не вставая из-за стола:

— Сколько там? Подсчитайте, пожалуйста.

В наступившей тишине громко защелкали костяшки счетов.

— Пятнадцать сорок, — произнес звучный, сдержанно-радостный голос.

— Ого, — зашумели рыбаки, — на сколько выдули! Так вы, Александр Сергеевич, и домой не доберетесь… Подчистую обобрали вас.

— Пустяки! — Отец сделал рукой протестующий жест и полез в боковой карман спортивной куртки на «молнии».

Вдруг в ларьке погас свет, и раздался испуганный голос тети Поли:

— Спокойно!.. — И тотчас почти одновременно с голосом чиркнула спичка, огонек подплыл к фитилю керосиновой лампы. — И трех ему много, — вздохнула она. — Два. Большего от меня не дождется. — Она быстро оглядела рыбаков и магазинные полки, на которых блестели резиновые сапоги, флакончики духов «Кармен» и тюбики крема от загара.

«Боится», — подумал Павлик и отошел от двери — из нее шумно повалили рыбаки.

Вокруг было темно: погасли окна домиков, лампочки на причале рыбоприемного пункта. Слабо отражая небо, тускло поблескивала вода в желобе, а за домами глухо и враждебно шумел высоченный, выше человеческого роста, камыш. Кто-то зажигал спички и кого-то окликал, кто-то посмеивался и пьяновато напевал. Павлик хотел позвать отца, но стеснялся: еще подумают, что испугался темноты.

Отец где-то затерялся. Люди угадывались по черным силуэтам на фоне неба, и Павлик осторожно пошел за чьими-то голосами в беспросветный сумрак ночи. Сзади вдруг что-то шлепнулось в воду, раздались ругань и смех. Кто-то оступился, полетел, и его стали вытаскивать из воды, перешучиваясь и хохоча.

Павлик пошел еще осторожней. Прежде чем ступить на кладь, нащупывал носком доску. Сзади кто-то подгонял его. Спереди он все время наталкивался на кого-то. Выйдя к рыбоприемному пункту, куда привел дощатый тротуарчик, Павлик решил пропустить всех торопившихся и не спеша пошел один.

У темной стены здания, за углом, стояли две фигуры, и Павлик услышал приглушенные голоса.

— Глупая ты, — говорил мужской голос, и Павлик сразу узнал Витьку. — Ну чего ты на меня взъелась?

— Уйди, — сказал другой, конечно, Алин голос. — Уйди, тебе говорят!

— Дурочка… Подумаешь. Я б на твоем месте…

— Отстань от меня! Ну?

— Другие с этим не считаются, а тебя точно из архива вытащили с инвентарным номерком и пыль сдуть забыли.

— Убери руки. Как двину сейчас!

— Ага, понял! Его ждешь.

— А тебе чего?

— Тебя жалко: пропадаешь напрасно. А ведь ты хорошая. Подумаешь, дело какое… Трагедии устраиваешь из-за пустяка.

— Убирайся!

— Думаешь, ты ему нужна? Или в Москву уехать захотела? Там полно девочек поинтересней тебя. Да и его отец не из таких, чтобы тебя принять. Видала — зубр! Столичный, лощеный. А ты кто? Ну кто, скажи?

— Уйди!

Павлик вдруг услышал возню в темноте, сопение, скрип досок, и мимо него, легонько постукивая каблучками по доскам, пробежала невидимая в темноте Аля.

Павлик застыл, притиснулся к стене. На лбу выступил пот. Возле него медленно проскрипели доски, и на фоне тускло отсвечивающего желоба он увидел широкий силуэт.

Павлик постоял немного у стены, отдышался и медленно побрел к себе.

Все дома́ в темноте были похожи на тот, в котором жили они с отцом. Павлик подходил к каждому и трогал ручку: на их двери ручка была плохо прибита и дергалась. На ощупь вошел в свой дом и, вытянув вперед руки, добрался до койки. «Надо всегда ходить со спичками, иначе и в воду свалиться недолго».

— Па, ты здесь? — негромко позвал Павлик.

— Где тебя носит? Полчаса жду.

Ох, рассказать бы ему про все, что слышал только что. Да разве можно говорить отцу о таком? И язык не повернется.

— Блуждал впотьмах, — сказал Павлик.

— Чувствую. Нравятся рыбачки́? Я без ума. Какой народ! — Отец заскрипел койкой, видно, вытянулся. — Сильный, крепкой крови. Работенка-то у него будь здоров и оплачивается не дюже, а не ноет, не хнычет… Лютый, одним словом, народ!

— Да, — сказал Павлик.

— Слыхал, как слушали меня? Понятливые. Юмор понимают. Доходит он до них, даже самый тонкий. С такими людьми мир перевернуть можно. Вот откуда берутся Суриковы и Пугачевы! Будь здоров! А какие вежливые! Слыхал, как со мной разговаривали?

— Слыхал.

— У другого в Москве звание действительного члена-корреспондента Академии наук, а этому не обучен. Природная деликатность у них. Все ненаносное, все природное. Как уговаривали меня отправиться завтра с ними в море… Ох, совсем забыл, пора спать! Ну, спокойной ночи, Павлик.

— Спокойной.

Эта ночь не была для Павлика спокойной. Он все боялся, что они проспят, что