Встретимся в музее - Энн Янгсон

письма так много значили для нас обоих, потому что мы оба достигли примерно одной и той же точки на жизненном отрезке. Впереди у нас меньше, чем позади. Определяющие нас дороги давно выбраны. Но осталось достаточно времени, чтобы что-то изменить. Так что сразу скажу: эти письма легли в основу такой связи, которую можно назвать отношениями лучших друзей. Даже притом, что мы никогда не встречались. Меня больше интересует Ваше мнение, чем мнения людей, которых я встречаю каждый день. Вы нравитесь мне больше, чем люди, которых я вижу каждый день. Если бы мы встретились лично, думаю, чувство симпатии, которое я к Вам испытываю, могло бы перерасти в любовь. Даже не так. Когда мы наконец встретимся, я думаю, чувство симпатии, которое я к Вам испытываю, перерастет в любовь. Несмотря на эти слова, я все же не могу согласиться с тем, что Вы каким-то образом виноваты в произошедшем в Вашей семье. Вина – это вопрос обстоятельств. Обстоятельства никогда не бывают однозначны. Позвольте, я расскажу Вам историю из детства.

Когда мне было шестнадцать лет и я еще жил с родителями в Орхусе, как-то вечером я шел через парк. Смеркалось. Вокруг не было ни души. Вдруг из кустов выскочила девочка, совсем малышка, лет трех-четырех. Я оглянулся. Никого. Я взял ребенка за руку, обошел вместе с ней кусты и, поскольку так никого и не увидел, а девочка была очень расстроена, направился вместе с ней к себе домой. Не мог придумать, что еще сделать. У меня есть младшая сестра, и я повел себя так, словно эта девочка – моя сестра. Я вышел из парка и успел пройти метров триста или четыреста по тротуару, когда позади возникла ее мама. Она бежала ко мне, выкрикивала имя девочки, а поравнявшись с нами, вырвала ее руку из моей. Оказалось, она была неподалеку, когда девочка выскочила передо мной из-за кустов. Она пристегивала младенца к автокреслу в машине, припаркованной у входа в парк, и стоило ей отвлечься на минуту, как девочка убежала обратно в парк, продолжая партию в прятки. Осознав, что дочери нигде нет, мама первым делом подумала, что она могла попасть под машину, и начала бегать по тротуару, упрашивая прохожих помочь ей в поисках ребенка. Вокруг меня собралась целая толпа мужчин и женщин. Мне было всего шестнадцать, не самый зрелый возраст, и я решил, что сейчас меня будут поздравлять и благодарить за то, что я нашел заплутавшую малышку. Но они, разумеется, увидели только молодого человека, который держал за руку ребенка, уводя его от мамы. Кто-то из окруживших меня людей заявил, что он полицейский, уточнил мое имя и адрес, а потом посадил в машину и повез домой, чтобы подтвердить рассказанную мной историю. Он поведал о случившемся моей маме и осудил мое поведение. Мне ни в коем случае нельзя было уводить девочку из парка. Нужно было остаться на месте и позвать на помощь или отправиться к ближайшему входу в парк и попросить первого встречного взрослого связаться с полицией. Полицейский сказал, что технически я был виновен в похищении ребенка.

Пока полицейский оставался у нас дома, мама соглашалась с ним, но стоило ему переступить порог, как она тут же сказала мне, что «виновен» – неверное слово. Оно подразумевает, что человек знает, как поступить правильно и выбирает противоположный путь. Она сказала, что я «споткнулся» (я не сомневаюсь, что для этого понятия есть великолепное английское слово, которое Вы мне непременно подскажете, я же пока остаюсь в неведении). Я поступил неверно, но не сомневался, что именно так и нужно было поступить. (Сейчас я понимаю, что Вы можете решить, будто в Дании постоянно пропадают дети, потому что до этого я рассказывал Вам историю детства Биргитт, но эти два события никак не связаны у меня в голове. Малышка, которую я встретил в парке, играла в прятки и только делала вид, что потерялась.)

Когда я думаю о том, что произошло тем вечером, то понимаю, что, если я и ошибся, если и оказался виноватым, то только в результате стечения сразу нескольких неизбежных обстоятельств. Если бы мама более внимательно следила за дочерью; если бы ребенка вовремя научили не убегать от родителей, даже в шутку; если бы меня не воспитали в понимании, что забота о младшей сестре – моя прямая обязанность, эта история вовсе не произошла бы.

Я уверен, Вы давно уже поняли, к чему я клоню, что я пытаюсь сказать с помощью этого небольшого воспоминания из далекого прошлого. Мама была отличной мамой, ее дочь – отличным ребенком (позже, когда все успокоилось, мы встретились, и я уверился, что это так), и я тоже был очень хорошим парнем. Несмотря на все это, в тот день чуть не произошла настоящая трагедия.

Вы говорили, что Эдвард – хороший человек, хотя так Вы характеризовали его еще до того, как узнали правду. Вы честная женщина. Эти обстоятельства Вашего брака создали ситуацию, в которой он вполне однозначно предал Вас, а Вы «споткнулись» (снова это слово) и начали вести себя так, как Вы, будучи честной женщиной, не должны были вести себя в отношении супруга. В истории, которую я Вам рассказал, ответственность за события в первую очередь ложилась на маму. Когда все осталось позади, она сама в этом призналась. Вы спросите, на ком лежит ответственность за события в Вашей семье? Вы оба виноваты в том, что хотели больше, чем получали от брака друг с другом. Возможно, вам обоим следовало поискать чего-то большего, но тогда одному из вас – а может быть, и обоим – пришлось бы чем-то пожертвовать, а Вы рассказали мне, что жизнь, которой Вы жили в результате решения выйти замуж за Эдварда, уже была жертвой.

В создании этого брака участвовали Вы, Эдвард, Ваши и его родители. Если брак распадается, как можно судить, кто виноват в этом? Те, кто вообще придумал все это, или тот, кто сделал первый рискованный шаг, чтобы положить этому конец? Что-то мне подсказывает, что Вашей вины здесь нет. Возможно, мы обменивались письмами дольше, чем Эдвард крутил роман с Дафной Тригг, но Эдвард с самого начала знал, что действует не по правилам. Вы же только искали способ понять, в кого превратила Вас жизнь. Большая удача (впервые английское слово кажется мне недостаточно емким и сильным), что благодаря Вашей потребности понять себя саму мы нашли друг друга. Невозможно представить, что Вы действительно считаете,