Ледовое небо. К югу от линии - Еремей Иудович Парнов

— Спит и просил не беспокоить без крайней нужды, — сказал старпом.

— Кажется, настал именно такой случай.

КАЮТА КАПИТАНА

Шередко сбежал по трапу, едва касаясь голубого пластика, прутов, и, склонив по обыкновению голову к плечу, что делало ого похожим на птицу, зорко выглядывающую, куда клюнуть, энергично постучал в дверь капитанской каюты. Выждав немного, постучал еще. Но прошло несколько минут, прежде чем Дугин, щелкнув замком, приоткрыл дверь. Щурясь и оглаживая заспанное лицо, молча кивнул, приглашая войти.

— Присаживайтесь, я сейчас, — бросил он, скрываясь в спальню.

За переборкой, на которой была прикноплена карта мира, зашумел душ, и вскоре капитан вернулся, розовый, благоухающий английскими духами, в своих неизменных шортах и белой рубашке с погонами в четыре нашивки. Как обычно, этот внешне добродушный и уверенный в себе человек был деловит, собран и снисходительно невозмутим.

— Желаете пива? — спросил Дугин, указывая на уютный диванчик в углу.

Не дожидаясь ответа, который подразумевался сам собой, поставил высокие бокалы, корзину с бумажными салфетками, достал из холодильника заиндевелые жестянки датского пива. Критически оглядев сервировку, добавил пакетик соленого миндаля.

— Прошу, — широким жестом обвел столик и, грузно опустившись на поролоновые подушки, уронил скучающим тоном: — Ну, что там у вас…

Шередко молча протянул отпечатанный на машинке бланк. Капитан бегло проглядел, нахмурился и, мрачнея с каждой секундой, углубился в текст, словно надеялся вычитать между строк нечто обнадеживающее.

Но содержавшаяся в радиограмме информация не подлежала двоякому истолкованию.

Сухогруз «Оймякон», следуя из Америки в родной порт приписки Ильичевск, при неуказанных обстоятельствах потерял лопасть гребного винта. Авария произошла далеко от африканского берега, где-то на траверзе Вилья Сиснерос за сотни миль от Канарских островов. В результате ход упал до трех узлов и судно практически сделалось игрушкой волн. Обращаясь ко всем находящимся поблизости советским судам, капитан сухогруза Олег Петрович Богданов запросил помощь. Было совершенно ясно, что поврежденный теплоход нуждается в буксировке. Причем срочно, поскольку поступило штормовое предупреждение и дожидаться в открытом море судна-спасателя Богданов не мог. Из всех плавающих в Атлантике советских судов ближе всех к нему находился именно «Лермонтов». Но крайней мере предположительно.

Вывод напрашивался сам собой.

— Он что, «SOS» запросил? — не поднимая глаз, хрипло спросил Дугин и, кашлянув, прочистил горло.

— «Иси». Радист вызывал только наши пароходы. По радиотелефону…

«Что ж, — подумал Константин Алексеевич, — в действиях Богданова, хотя непонятно, почему у него так резко упал ход, есть известный резон. Пока не налетел шторм и ситуация не сделалась непосредственно угрожающей, он не паникует, хочет «сохранить лицо». Видимо, не сомневается, что это ему удастся. Да и может ли быть иначе, если рядом наверняка окажется простак, вроде него, Дугина. Хочется этому дуралею или не хочется, но он вынужден будет выручать Олега Петровича, хотя тот без зазрения совести всего за день до отхода перехватил предназначенные «Лермонтову» запчасти. Ценой, как говорили злые языки, ящика с греческим коньяком «Метакса». Но бог с ними, с запчастями этими, не в них дело. Дугин и без того хорошо знает Олега Петровича. Имел, как говорится, несчастье дважды ходить с ним вокруг Африки, когда был закрыт Суэцкий канал. И вообще судьба не раз сталкивала их на узкой дорожке. По-видимому, в жизни есть некий квазипериодический закон, повторяющий неприятные встречи. Дешевый эффект заезженной пластинки. Чего же удивляться, если в этот самый момент, когда, кажется, все идет хорошо и ты близок к финишу, на горизонте возникает Богданов и его «Оймякон». Это считается в порядке вещей. А ведь ежели хорошенько разобраться, порядком тут и не пахнет. На пароходах, которыми командовал Богданов, о нем и слыхом не слыхивали. Почему вообще на Черном море должно быть судно с таким заполярным названием?»

Ответа на свои вопросы Дугин так и не нашел.

Впрочем, все это была лирика, всплески эмоций. С первого же момента, едва пробежав глазами принятый по радио текст, Дугин знал, что пойдет к «Оймякону». Собственно, иначе и быть не могло. Тот же Богданов Олег Петрович, окажись он на месте Дугина, принял бы точно такое решение. Не только личные взаимоотношения, но даже деловые соображения в подобной ситуации отходят на второй план. Трудность заключалась не в том, чтобы найти принципиальное решение — оно было налицо, одно-единственное, — а в том, как его осуществить.

— Карту погоды, — сказал капитан, — и последний НАВИП.

— Сейчас, — начальник рации сорвался с места.

Оставшись один, Дугин в раздумье прошелся по каюте, присев на краешек стола, снял трубку.

— Анатолий Яковлевич? — осведомился он, набрав мостик. — Рассчитайте мне, голубчик, расстояние до… — заглянув в бланк, назвал координаты.

— Будет сделано, Константин Алексеевич, — солидно, со сдержанной готовностью, пообещал третий.

Потянув за кольцо, Дугин открыл банку. Из отверстия горьковато и нежно дохнуло туманом. Наполнив бокал, жадно втянул мылкую, отдающую хмелем пивную пену.

— Разрешите войти? — проскользнул в каюту Шередко. В руках у него были листы навигационного предупреждения и электронно-графическая карта погоды.

Не получив приглашения садиться, он остался стоять возле ящика с землей, где росли чахлые бегонии и зеленый лук.

— Быстро спроворил! — неопределенно улыбнувшись, покачал головой Дугин. — И карту снял, и контакт с богдановским маркони установил. Небось, кроме нас, никто на их вызов и не откликнулся? Могу себе представить! Одни наши позывные в их журнале и значатся…

Шередко почел за благо промолчать. Он чувствовал, что капитан расстроен и предельно озабочен, а потому бесполезно спорить. Сам успокоится.

— Так, — Дугин машинально допил пиво и отложил карту. — Шторм в том районе может разыграться не ранее, чем через двое суток. Разумеется, если ветер не переменится. Так что есть время покумекать… Свободны, Василий Михайлович!

— Ответа не будет? — удивился Шередко.

— Пока, — со значением сказал Дугин, — не будет. Работайте только на прием.

Время как следует поразмыслить у Дугина действительно имелось. Общая картина ветров и течений складывалась