Скорость - Анатолий Гаврилович Рыбин

Он вынул из кармана блокнот и записал: «Заслушать на бюро председателя горсовета о ходе строительства жилых домов». Подчеркнув записанное, снова склонился над письмами.

Последней в папке оказалась жалоба из локомотивного депо. Даже не жалоба, а сигнал о каких-то странных ситуациях. Приводились факты, когда машинисты вызывались ночью в депо для поездок, но поездки вдруг отменялись и людям приходилось возвращаться домой. Происходило это якобы потому, что начальник отделения и начальник депо никак не могли сговориться: один требовал немедленно ехать, а другой загонял паровоз на промывку.

Ракитин поджал губы: «Ну вот и начальника депо сменили, а беспорядки остались. И Кирюхин снова морщится, когда заходит разговор о депо».

В конце письма не очень ясно говорилось о том, что за последнее время участились простои и холостые пробеги паровозов. В результате у одних машинистов зарплата понизилась, у других, наоборот, — стала выше. Да еще кое-кто незаконно получает благодарности и премии.

«Значит заслуживают, вот и получают, — подумал Ракитин. — Кирюхин за красивые глаза не похвалит». Тут он вспомнил, что Сахаров сообщил ему вчера о новом успехе Петра Мерцалова. Взял телефонную трубку, позвонил в редакцию:

— Товарищи, где же газета? Опаздывает? Хоть гранки пришлите, что ли?

Положив трубку, Ракитин еще раз пробежал взглядом по строчкам письма. Никак не мог понять он ситуации. План перевозок в отделении до сих пор вроде выполнялся неплохо. Машинисты работали с огоньком. И в то же время жалоба на какие-то неурядицы между депо и отделением. «Может, все это связано с переходом на новую технику? — спросил самого себя Ракитин. — А может, и в самом деле мутит воду Алтунин? Не будет же Кирюхин зря наговаривать на человека. Уж я Кирюхина знаю. И страсть его к транспорту мне тоже известна достаточно».

Ракитин открыл стол и достал карту железнодорожного узла с недавно удлиненными путями. Посмотрел на обведенные красной тушью границы того, что сделано, и вспомнил, сколько было борьбы, чтобы добиться этого.

Проект Кирюхина возвращали из Москвы трижды с резолюцией: «Размах для ваших условий не оправдан». Но каждый раз начальник отделения составлял новый и с еще большим упорством бросался в атаку. Ракитину тоже пришлось потрудиться немало. Он вместе с начальником отделения ездил и в обком партии, и в министерство. Даже в ЦК обращался за поддержкой.

А сколько было канители потом, во время строительных работ: то рельсы задерживали, то шпалы. Но все это не остудило Кирюхина. Наоборот, с каждой новой трудностью он становился настойчивее. И своего достиг: закончил работы на целых полмесяца раньше срока. Как раз это и дало возможность принять гигантский состав, приведенный теперь Мерцаловым. На старые не приняли бы ни в коем случае.

В дверях появилась женщина-секретарь, худенькая, с певучим голосом.

— Борис Иванович, — к вам военный.

Не успел Ракитин поднять голову, как перед ним уже стоял и загадочно улыбался человек в зеленоватом кителе с поблескивающими пуговицами. Изумленный Ракитин радостно развел руками:

— Зиненко! Откуда, каким ветром?

Схватил его за плечи, подтянул к дивану, усадил и принялся осматривать.

— Хорош, честное слово, хорош! В сорок пятом был, кажется, лейтенантом. Теперь майор. За тринадцать лет на три ступени. Что ж, не так плохо. Бои под Берлином, конечно, не забыл? Правильно! А о том, что боевых друзей помнишь, вижу сам. Ну ладно, рассказывай: в командировку, в отпуск?

— В запас.

— Так, понятно. Есть пенсия?

— Нема, — покачал головой Зиненко. — Рановато. Не выслужил.

Ракитин положил ему на плечо руку, задумался:

— Ничего, горевать не надо.

— Та яке ж це горе, колы голова и руки е, — ответил Зиненко, улыбнувшись. — Мне когда-то комбат Ракитин говорил, что человек велик в труде.

— Верно, было такое. Говорил. Ну, брат, и память у тебя, — рассмеялся Ракитин. — А про то, как в трибунал обещал отдать за оставление высоты Круглой, не забыл?

— Забыл.

— Э-э-э, неправда, — погрозил пальцем Ракитин. — По глазам вижу, неправда. Но тебя-то я просто пугал тогда. А вот меня бы судили наверняка. Хорошо оседлали мы эту Круглую.

— Моя рота даже в тыл к немцам со злости залетела, — сказал Зиненко. — Ох и наделали паники!..

Они смотрели друг на друга и радовались, как могут радоваться юноши, хотя оба уже были не молоды. Правда, майор выглядел еще очень свежим и стройным. Худощавое, немного обветренное лицо его не имело ни единой морщинки. Карие глаза под высокими бровями игриво поблескивали. Зато Ракитин казался много старше своих сорока пяти лет.

Заметно пополневший, с иголочками проседи в волосах и мешками под глазами, он уже не походил на того лихого и ловкого капитана, каким привык видеть его когда-то Зиненко. Но сам Ракитин не хотел замечать у себя этих изменений. Оживленный встречей и воспоминаниями, он, как и его друг, чувствовал себя веселым, бодрым. Даже простуженный басок сделался вдруг чище и звонче.

— А под Берлином помнишь? Как говорят, баня с веничком. Ну, а теперь куда?

— В Читу, — ответил Зиненко, потушив улыбку.

— Почему в Читу?

— К брату. Надо же зацепиться где-то. На Черниговщине у меня, сам знаешь, никого не осталось. — Зиненко вздохнул, лицо его заметно погрустнело.

— О Танечке думаешь? — догадался Ракитин.

Зиненко, опустив голову, долго молчал, потом словно очнулся:

— Думаю, Борис Иванович. Все время думаю. Она ведь на моих глазах погибла.

Секунду, другую помолчали. Зиненко сказал тише прежнего:

— Ты не все еще знаешь, Борис Иванович. Танюша не одна погибла. Она готовилась стать матерью…

Ракитин взял друга за плечи и внимательно посмотрел в глаза ему.

— Слушай, Аркадий, ну почему бы действительно не ко мне? Я тебя знаю, устрою без всякой волокиты.

— Да нет, Борис Иванович, не могу. Брат ждет в Чите. Телеграмму дал, что еду.

— Вот ведь причина — телеграмму дал. Дашь вторую. Телефон закажи. Что еще? Может, город не нравится? Не верю. Смотри, как развертываемся. — Он подвел майора к окну и показал на строительную площадку, где раскрасневшиеся от мороза каменщики уже выводили четвертый этаж огромного дома. — Здесь будет автоматическая телефонная станция. А вон там, — рука его вытянулась в направлении торчащей из-за городских крыш высокой мачты, — телевизионный центр возводим. Чем не столица, а? Вместе, брат, воевали, вместе и коммунизм строить будем. Идет?

— Нет, Борис Иванович, не могу.

— Брось ты, Аркадий. Ну кто тебя в Чите знает? Куда ты пойдешь? В цех учиться на токаря?

— Зачем на токаря. Я техник-дизелист.

— А что техник? Сейчас техников хватает. Почти каждый рабочий с техническим образованием. А вот хороших партийных работников не хватает. Иди к нам инструктором. Поработаешь годик, потом в секретари