Проверка моей невиновности - Джонатан Коу

Она не обратила внимания на этот укор и продолжила:

— Я и забыла, что водила его на столько салонов к Эмерику. Они, очевидно, произвели на него большое впечатление.

— Погоди, а Эмерик — это кто?

— Ой, ну брось, милый, я тебе часто о нем рассказывала.

— Это дон-историк[7], которого вы все побаивались?

— Дон-философ, — поправила его Джоанна, похлопывая по руке.

— Это который с роскошной дочерью, игравшей на клавесине… Вирджиния ее, кажется, звали, верно?

— Лавиния, — сказала Джоанна. — И не на клавесине, а на клавикорде. И не играла, а пела песни, а ей кто-нибудь на клавикорде подыгрывал.

— Ладно… неважно. Эмерик был знаменит своими литературными салонами, кажется, ты мне это говорила.

— Не вполне литературными, — возразил Кристофер. — Иногда он приглашал писателей, но ключевой темой всегда оставалась политика.

— Я тебе обо всем этом рассказывала, и не один десяток раз, — сказала Джоанна.

— На самом деле мы с Эмериком увидимся на следующей неделе, — поспешно продолжил Кристофер, покуда не разразилась семейная ссора. — Не думаю, что он как-то всерьез участвовал в организации этой конференции, но он собирается присутствовать как своего рода… дух направляющий.

— Батюшки… это ж сколько ему лет уже?

— Под девяносто, надо полагать. Более того, все это в целом будут вполне себе посиделки кембриджских выпускников. Вэгстафф тоже собирается, само собой.

На миг показалось, что Эндрю не намерен уточнять, кто такой Вэгстафф. Он, казалось, оставил попытки следовать за потоками воспоминаний. Но чувство долга все-таки взяло над ним верх, и он спросил:

— Тоже кто-то из ваших друзей?

— Едва ли друзей, — отозвалась Джоанна. — Ужасный человек. Даже я его терпеть не могла.

— Не очень-то по-христиански с твоей стороны, — с озорным ехидством заметил ее муж.

— Роджера Вэгстаффа не любил никто.

— Не считая Ребекки, — поставил ей на вид Кристофер.

— Ребекка! Господи, я вообще о ней забыла. Бедная же бедняжечка!

При этом упоминании еще одного неведомого персонажа из прошлого терпение у Эндрю наконец исчерпалось.

— Кто, к чертям, такая эта Ребекка? — проговорил он. — И почему она бедняжечка?

— Совершенно незачем злиться, дорогой, — сказала Джоанна, глядя на него с уязвленным недоумением. — Эта девушка жила со мной на одной лестничной площадке, вот и все. Она была… ой, ну не знаю, как тебе ее описать.

— Такая, что ли, немного тихоня, — обтекаемо предложил Кристофер.

— Да, наверное, так. Ничего плохого в ней не было совсем, миленькая такая по-своему, но никакой сексуальной притягательности, а потому никто из мужчин на нее даже взгляда не бросит, пусть женщин в Кембридже в те дни было не то чтобы пруд пруди. Ну да все равно они бы с ней только зря теряли время, потому что ей только Роджера подавай и больше никого.

— Знаешь, меня всегда поражает, — сказал Кристофер, — что ты нашла свое призвание как своего рода пастырь душ человеческих, но при этом понимания человеческой природы в тебе, кажется, нет вообще никакого. Или же ты просто упрямо настроена видеть в людях лучшее. Никакого богатства воображения не хватит, чтобы описать Ребекку Вуд как «по-своему миленькую». В ней был стержень из абсолютной стали, у женщины этой, и на Роджера она запала, потому что они были родня по духу. Гнусная она была штучка.

— Понятия не имею, откуда ты это берешь.

— Ты в курсе, что она по-прежнему работает его личной помощницей — все эти сорок лет? Какого пошиба человеком надо быть, чтобы сделать это жизненной задачей? Эта женщина ради Роджера Вэгстаффа готова на что угодно.

— Ой, да ради всего святого, — проговорила Джоанна теперь уже раздраженно. — Не станешь же ты опять обсуждать того несчастного молодого человека, а? Который упал с лестницы? Случайно.

— Ребекка находилась в том же здании в то же время. И никто так и не смог объяснить почему.

Блуждавшее внимание Эндрю, казалось, вновь сосредоточилось.

— Так, вот это уже вроде поинтересней. Оно тоже в Кембридже произошло?

— Нет, — ответил Кристофер. — Это случилось много лет спустя.

— Ничего так и не доказали, — напомнила ему Джоанна.

— Я знаю, что ничего не доказали. Но Роджеру совершенно точно ничем не повредило, что человека того убрали с дороги. Убрали того, кто мог стать серьезным препятствием его успехам. А они неостановимо умножаются, кстати говоря. Если верить моим источникам, всего через несколько месяцев он окажется в палате лордов.

Джоанна поцокала языком.

— Что ж, вот это как раз позорище. Хотя, полагаю, удивляться особо нечему.

— О да, этому суждено было случиться рано или поздно, — сказал Кристофер. — Возведенный во дворянство за деятельность, направленную на то, чтобы делать богатых еще богаче, а бедных еще беднее, и в целом старавшегося поднасрать стране изо всех доступных ему сил.

Джоанна нахмурилась из-за употребленного грубого слова и сказала:

— Интересно, что об успехах своего протеже думает Эмерик.

— Догадываюсь, что отношение у него неоднозначное. Вероятно, чувствует, что Роджер его изрядно использовал. В конце концов, в далекие 80-е именно к Эмерику вечно прислушивалась миссис Тэтчер. Я вполне уверен в том, что он был ее советником по внутренней политике. И еще, полагаю, Джон Мэйджор. Но в последние примерно десять лет у меня такое впечатление, что его выдавили. Теперь это у Вэгстаффа полкабинета министров на быстром вызове. Отсюда и приглашение к лордам. А когда тори продолжат свой крен вправо и в понедельник выберут себе нового вожака, сомнений никаких, что Вэгстафф сделается влиятельным как никогда.

Прим задумчиво слушала, потягивая вино, но тут вдруг выпрямилась и сказала:

— Простите, но как по мне, так это дичь какая-то, мы живем в современной развитой стране в 2022 году, а люди по-прежнему называют друг друга лордами, баронами и дамами и чем там еще и набирают себе этих дутых титулов за сослуженные службы, вообще никак этого не скрывая. В смысле, разве такое происходит где-то еще в мире или исключительно мы такие испорченные и чудны́е?

Кристофер выдал горестную улыбку.

— Британия — страна исключительная во всех возможных смыслах.

— Что, вероятно, — сказала Джоанна, — и делает ее такой колоритной.

Несомненно, эта реплика задумывалась как беспечная, однако досадила она Прим мощно. Бездеятельность, успокоительный юмор, пожать плечами и согласиться — вот приемы, какие ее мать в эти дни применяла, казалось, чтобы вырулить из любого положения. Все это начинало действовать Прим на нервы.

Эндрю, судя по всему, этот разговор тоже надоел.

— Может, кино посмотрим? — предложил он.

После некоторого обсуждения выбор был сделан. Джоанна попросила чего-нибудь «посовременнее, чем обычно», что, как оказалось, означает «цветной фильм» и желательно не старше шестидесяти лет. Прим наложила вето на «А теперь не смотри» (триллер о скорбящей супружеской чете, которая, находясь