На запад, с жирафами! - Линда Рутледж

— Дау вас там жирафы! — восторженно вскричал он. — Хотите, чтобы они всунули головы внутрь, подальше от пыли?

Я кивнул и тут же приступил к делу. Жирафы, успевшие уже натерпеться, сопротивляться не стали. А дедок все разглагольствовал.

— Давненько у нас пыль не поднималась. Может, еще хуже станет, прежде чем рассосется, — сообщил он нам, когда мы уже отъезжали. — Но скоро будет дождь. Это чувствуется.

Мы преодолели еще несколько миль — неспешно и осторожно. Ветер чуть поутих, но от этого пыль, стоявшая в воздухе, сделалась только опаснее.

Жирафы начали кашлять.

Даже сейчас от воспоминаний об этом у меня мурашки по коже. Кашель их походил на скрежет наждачной бумаги по камню: то ли стон, то ли хрип, не сулящий ничего доброго. Впрочем, к тому моменту нас со Стариком тоже разобрал кашель, пускай мы и закрыли окна.

Мальчику, чудом спасшемуся из Пыльного котла, прекрасно известно, что кашель может стать предвестником похорон. Поэтому я, не в силах справиться с паникой, свернул на обочину.

— Ты что удумал? — спросил Старик, кашляя в кулак.

Я схватил банку с вазелином, которую доложил в наши покупки, когда услышал знакомое отцовское предостережение о скором дожде, — именно это средство матушка и использовала, чтобы бороться с последствиями пыльной бури. Я понятия не имел, позволят ли мне жирафы осуществить задуманное, но надо было попробовать.

В сопровождении Старика я взобрался по стенке вагончика, откинул крышку и тщательно смазал вазелином огромные — размером с канталупу — жирафьи ноздри, сокрушаясь, что не прикупил запас побольше. А потом мы со Стариком принялись гладить их шеи, что-то ласково приговаривая. Жирафы судорожно, будто в конвульсиях, сглотнули несколько раз, а потом скрежет стал утихать. Теперь в эти большие носы забивалось не так много пыли. Но я боялся, что мы опоздали.

— И брезент давай натянем, — сказал Старик.

Боже, и почему мы раньше этого не сделали?! Если уж пыль вокруг начала подниматься, она так просто не рассеется. Особенно если ты движешься, а остановиться и переждать нет никакой возможности.

Таким манером мы проехали с полчаса. Мучительный кашель прошел, а ветерок стал легким, едва заметным. И все же жирафы продолжали сопеть и чихать — так громко, что мы услышали это даже с закрытыми окнами. Так что мы снова остановились, приподняли брезент и заглянули в боковые дверцы. Жирафы стояли в загончиках, поникнув, а с их морд капали сопли, мокрота и слюна. Гигантские тела пытались своими силами исторгнуть остатки пыли.

Старик приказал мне откинуть крышу, а сам тем временем наполнил ведра из металлических резервуаров. Как только я спустился на землю, он с трудом вскарабкался по стенке с одним из ведер, поставил его на перегородку между загончиками и с кряхтением уселся рядом. Припрятав в карман пару луковиц на всякий случай, я взял второе ведро и хотел было последовать его примеру.

— Стой, где стоишь, — велел Старик, когда я добрался до верхней ступеньки боковой лесенки. — Подними им головы и удерживай в таком положении.

Будто это так просто, если они заартачатся! Я поставил второе ведро и помахал луковицей перед Дикарем. Он вскинул мокрый нос. Пока жираф ел луковицу, я — как можно ласковее, чтобы не напугать, — обхватил руками его челюсть, готовый схватить ее покрепче по сигналу Старика. Тот, нежно воркуя на жирафьем наречии, поднял ведро с водой и кивнул. Я зажал жирафью голову. Натужным движением Старик опрокинул ведро на Дикаря. Вода выплеснулась прямо на морду и хлынула в большущие ноздри. Жираф задергался, точно дикий мустанг, а когда я выпустил его морду, чихнул, да так, что мгновенно покрыл Старика таким толстым слоем слюны и соплей, какого я в жизни не видывал. Пока Старик, ругаясь вполголоса, пытался отряхнуться, я больно прикусил язык, чтобы не расхохотаться. А потом мы занялись Красавицей. Она уже успела увидеть все, что нужно, и подготовила достойный ответ. Старик снова взял ведро и кивнул. Я прихватил ее за морду. Он выплеснул воду. Красавица, мигом избавившись от моей никчемной хватки, дернулась назад и от души чихнула, щедро окатив меня содержимым своего рта и носа.

Мы спрыгнули на землю и уселись на подножку. Вытираясь, мы прислушивались — не раздадутся ли из вагончика еще какие-нибудь тревожные звуки. Но нет, слышался лишь гневный топот да хлюпанье слюны. Так что мы снова наполнили ведра и предложили жирафам. Они с сомнением взглянули на нас, а потом принялись жадно пить. Мы убрали брезентовый настил и вернулись на дорогу.

Надо было ехать дальше.

Вскоре мы оказались в той части Оки-Ленда, которая сильнее всего пострадала от Пыльного ковша. И чем дальше продвигались, тем суровее был вид за окном. Сперва, когда снова сгустились облака и начало моросить, он не слишком нас пугал. Но когда час спустя мы по-прежнему не встретили на пустынной магистрали ни одной машины, нет-нет да и мелькала мысль, что этот участок трассы и вовсе заброшенный.

Но тут нашему одиночеству пришел конец. За окном появились стаи маленьких коричневых птиц, они летели куда-то, нисколько не пугаясь мелкого дождика, то сбиваясь в облачка, то вытягиваясь вереницей, то сближаясь с нами, то отдаляясь. Даже спустя многие мили они все равно оставались рядом — бесчисленной стаей без начала и конца, парящей над безжизненными равнинами.

Даже Старика впечатлило это зрелище.

— Настоящее чудо природы, гляди-ка!

Жирафы тоже заметили птиц и даже начали покачивать головами, следя за этим нескончаемым полетом.

— Куда это они все разом собрались и зачем? — спросил я, наблюдая, как длинная птичья вереница описывает круг над иссушенной равниной.

— Может, случилось что-то, — предположил Старик, понизив голос, когда стая снова приблизилась к нам. — Но, скорее всего, еще только случится.

— А им это откуда известно?

— Животный инстинкт. Он у них с самого рождения, — пояснил Старик. — У нас он тоже есть, пускай и совсем слабый. Благодаря ему ты, к примеру, чувствуешь на себе чужой взгляд и в самый последний момент успеваешь отскочить от столбика, чтобы только в него не врезаться. У некоторых этот инстинкт такой сильный, что они считают, будто обладают шестым чувством, даром предвидения, и ты ни за что не убедишь их в обратном.

Меня сразу бросило в жар. Я подумал, а уж не знает ли Старик о тете Бьюле и моих диковинных кошмарах? А он все не сводил глаз с птиц.

— Таких людей, само собой, зовут чудаками, а