Братья Ашкенази - Исроэл-Иешуа Зингер

Молодые Хунце недавно пробудились и еще не закончили свой туалет, когда ровно в четыре пополудни, минута в минуту, Симха-Меер вошел во дворец.

— Ждать! — скорее приказал, чем попросил лакей у входа, глядя сверху вниз на молодого человека, который еще за дверью снял шляпу и растерянно оглядывался по сторонам.

Молодые Хунце гуляли накануне всю ночь, пили до рассвета и плохо выспались, теперь у них жгло на сердце от множества выпитого вина и шнапса. Головы их были пусты. Еще более пустыми были после игры в карты их карманы.

Им, молодым Хунце, очень не повезло на вчерашней гулянке. Сначала их постигла неудача в любви. Уже несколько недель в кабаре «Ренессанс» выступала молодая венгерская танцовщица, взявшая Лодзь штурмом. Купцы, фабриканты, офицеры, чиновники, фабричные инженеры, даже коммивояжеры и торговые служащие вечер за вечером заполняли кабаре, встречая танцовщицу гулкими криками восторга и бурными овациями.

В первые же дни ее выступлений лодзинская золотая молодежь принялась посылать ей подарки и заказывать на ее стол вина, стремясь покорить ее прежде, чем это сделают другие. Подарки и цветы танцовщица принимала. Но присаживаться к кому-либо за стол не хотела. Еще меньше она допускала поклонников к себе в маленькую гардеробную комнату, куда рвались стар и млад. Пожилая дама с очень блестящими глазами и еще более блестящими бриллиантами строго охраняла дверь и вежливо, но твердо отгоняла посетителей.

На смеси венгерского, немецкого, французского и русского она просила не мешать ее дочери.

— Но, но, — махала она руками, — нельзя. Моя дочь переодевается. Не входить!..

Если пылкая молодежь уж очень упорствовала, дама вызывала чернявого молодого человека, худого и болезненного, говорившего, как и она, на нескольких языках одновременно. Этот болезненный молодой человек, всегда наряженный как на свадьбу, во фрак и белую рубашку, низко поклонившись, тонким, слабым и загадочным голосом просил поклонников разойтись.

— Мсье, — тихо говорил он, — моя жена просит оставить ее в покое. Она устала от танцев, а скоро ей снова выступать…

Тихая речь болезненного брюнета оказывала гипнотическое воздействие на прорывавшихся в гардеробную мужчин. Они вежливо уходили от двери, но препятствия только разжигали огонь любви и восторга к юной танцовщице, которая плясала так соблазнительно, будоража кровь и не давая покоя. Лодзь не привыкла к таким танцовщицам.

Когда мелкая рыбешка с мелкими подарками не добилась успеха, крупные лодзинские щуки, сынки богатых фабрикантов, попытали счастья с крупными подношениями, бриллиантами и жемчугами. Танцовщица принимала их подарки в атласных коробочках, но прилагавшиеся визитные карточки с приглашениями поужинать выбрасывала. Сразу же после выступления она, очень скромно одетая, в сопровождении пожилой дамы с одной стороны и нарядного болезненного брюнета — с другой, уходила к себе в гостиницу на Петроковскую улицу.

— Это невозможно, она не пойдет, — говорил директор кабаре влюбленным сынкам фабрикантов, просившим у него протекции для налаживания отношений с танцовщицей. — Она не делает ни шагу без матери и мужа. Я на все готов для моих гостей, но ничего не выйдет.

— Исключено, уважаемые господа, — трагически отмахивался рукой метрдотель в зеленом фраке, — они никого не впускают. Они сразу же идут спать, как только приходят домой, ведут себя очень прилично, совсем не как комедианты.

Лодзинская золотая молодежь неистовствовала. В Лодзи не было тайн. Все точно знали, кому и во сколько обошелся каждый посланный танцовщице подарок. Так же хорошо было известно, чего удалось добиться от получательницы подношения. Незадачливые ухажеры дразнили и высмеивали друг друга. Фабриканты оставляли свои дела, мужья — свои семьи. Вечер за вечером они сидели в «Ренессансе», пили, аплодировали, посылали цветы и оставались ни с чем.

— Святая, — говорили немцы, — монахиня…

— Раввинша, — издевались евреи.

В Лодзи начали ходить легенды о танцовщице. Иноверцы считали, что она венгерская графиня, убежавшая из дому из-за любви к своему болезненному спутнику, которого ее отец-граф знать не хотел. Пожилая дама — это мать молодого человека, называющая невестку дочерью. Евреи где-то выведали, что она дочь какого-то ребе из Галиции, покинувшая родной дом ради своего венгерского возлюбленного, который сделал ее танцовщицей. Оппозиция утверждала, что это не более чем шайка проходимцев, выдающих себя за родственников, играющих в скромность, чтобы заманивать дураков и вытягивать у них деньги. Лодзь бурлила. Повсюду говорили о таинственной венгерке. Лодзинские женщины были обижены, заинтригованы. Пойти в кабаре они не могли. Приличным женщинам даже в ресторан или кафе вход был заказан. Поэтому они часами прогуливались по Петроковской улице, чтобы увидеть ту, о которой так много говорят мужчины, и понять, в чем ее притягательная сила.

Наконец легенды о танцовщице дошли до дворца Хунце. Их принес с фабрики швейцарский химик, единственный, с кем разговаривала танцовщица, оттачивая свой французский язык. И сразу же русые головы троих братьев загорелись одной идеей.

— Дудки, — сказали они, — нам-то уж она не откажет… ну нет!..

Они не собирались конкурировать с золотой молодежью Лодзи. Им не подобало обивать пороги кабаре вместе со всякими купчишками, коммивояжерами и служащими. Они велели, чтобы в «Ренессанс» никого не пускали, кроме избранной публики, которую Хунце пригласили на закрытый ужин, — нескольких высших офицеров русской армии, нескольких сыновей богатых фабрикантов, пары польских аристократов из ближайших имений и французского швейцарца, химика с отцовской фабрики, рассказавшего им о танцовщице. Каждый из молодых Хунце в тайне от других братьев купил дорогой подарок — драгоценность в несколько каратов, — чтобы вручить его танцовщице, когда он уведет ее из-под носа у остальных в заранее подготовленный для двоих кабинет.

Вечер прошел весело. Сам директор стоял у дверей кабаре и никого не впускал. Официанты подавали великолепные кушанья и роскошные вина. Танцовщица как змея извивалась в страстных танцах, дарила многообещающие взгляды, дразнила, манила каждым изгибом своего точеного тела. На этот раз она сделала исключение и приняла приглашение Хунце поужинать с ними. Однако кончился ужин так же быстро, как и начался. За весельем последовала гнусная развязка.

Как настоящие немцы, которым насилие сподручней дипломатии, братья начали грубо бороться между собой за право покорить ту, что отказала всей Лодзи.