Юность - Николай Иванович Кочин

Ответ:

— Я думаю, что до сих пор было у нас послабление. Глядели мы на это сквозь пальцы, ловили ртом галок. Теперь надо все это конфисковать.

Вопрос:

— У нас реквизируют хлеб по пять рублей за пуд, а сапоги в городе мы покупаем за двести рублей. И заработать крестьянину негде. Неужели это положение можно считать нормальным?

Ответ:

— Это положение, разумеется, ненормальное и временное. Надо знать, что виной всему разруха, а причина разрухи — капитал… С вопросами кончили, товарищи! А сейчас кто хочет говорить? Товарищ Долгополов? Пожалуйста, товарищ Долгополов.

Долгополов из села Кужутки:

— У нас в селе одни бедняки, а буржуев нет. (Возгласы: «Ловко! Неужели?») Но обязательно велят находить буржуев и расслоять. У нас приговор есть, принятый сходкой, что расслоять нас не надо, мы все одинаковы. (Гневные выкрики: «Лишить его слова, в Кужутках все подкулачники!» Председатель: «Пускай говорит». Долгополову: «У вас — чистый рай, даже ругнуть некого»). Ругать надо, ежели человек, к примеру, вреден, но когда всех крестьян-тружеников называют кулаками и мироедами, я страшно возмущаюсь. (Смех в зале.) Почему крестьян называют кулаками? А все потому, что они любят и ценят свое добро, которое нажито собственным трудом. У нас выкачивают хлеб по пять рублей, а сапоги стоят двести рублей. И приходится покупать, босым не станешь ходить. А заработать крестьянину негде. (Разговор в зале: «Из какого он села?» — «Кужутский». — «Ну, так там действительно все одинаковы, все толстосумы».) Граждане, вы мне не даете говорить. (Председатель: «Говори, говори!») Нет, ладно, я кончу. Как бы беды не нажить.

Председатель:

— Я думаю, что к товарищу в село надо будет направить рабочий отряд, он там пощупает. (Хлопают в ладоши в зале и кричат: «Вот именно!») Слово предоставляется заведующему волостным отделом народного образования товарищу Козыреву.

Козырев стоит, ждет, когда стихнут, начинает тихо, спокойно и кончает громко, с пафосом:

Товарищ, верь, взойдет она,

Заря пленительного счастья,

Россия вспрянет ото сна,

И на обломках самовластья

Напишут наши имена!

Россия встала ото сна. Я хочу обратить ваше всеобщее внимание, дорогие товарищи, на великое дело народного образования. Все трудовое население страны, во что бы то ни стало, должно быть образованным и высокообразованным. Пускай мальчики, окончив сельскую школу, без экзамена идут все дальше и дальше и так — до самого высшего учебного заведения или до Академии наук включительно. Пускай все учатся, все читают и все сочиняют, чтобы заблестевшее на небе солнце свободы не померкло во тьме невежества.

Сейте разумное, доброе, вечное,

Сейте, спасибо вам скажет сердечное

Русский народ.

Но, товарищи, надо прямо сказать: учителя сидят голодные, без свету, без дров, и многие комитеты бедноты плюют на их нужды. Один учитель, двадцать лет подвизающийся на ниве народного просвещения, вчера принес мне кусок хлеба, выпеченный из отрубей, из осиновой коры и жмыха. Товарищи, он был испечен утром, а вечером руби его топором — и топор об него иступишь. Для содержания школ, этого рассадника света, надо взять контрибуцию с деревенской буржуазии, — ее дети в школах тоже учатся, тоже пользуются светом знания. Да, товарищи, беднота должна подняться вверх, а ее место — заступить кулаки, они упадут вниз. И тогда восторжествует человеческий разум, пролетарский светильник разума воссияет над миром, и тогда наступит рай и братство во всей вселенной.

Верьте, братцы, погибнет Ваал,

И вернется на землю любовь!..

(Аплодисменты!)

Председатель:

— Товарищи, вопросы культуры вообще и культуры быта иногда забываются вами, а это неправильно. От некультурности рождается хулиганство на селе и даже бандитизм. С молодежью надо работать, иначе силы расходуются не по назначению. Кстати скажу, культурные имения, где есть породистый скот: коровы, овцы, свиньи, хороший дом — все взять на учет, а не расхищать. Книги из помещичьих библиотек заберите и читайте сами. Картины или там иностранные книги отправьте лучше в город. Сады возьмите на учет, пользуйтесь, но деревья не ломайте. Пчеловодство тоже не оставляйте без надзора, только ульи не делите, как это сделали в некоторых местах: всем роздали по улью, пчелы вымерли, а ульи пошли на дрова. Слово Чиркина.

Чиркин:

— Да вот, к примеру сказать, у нас сын кулака, дезертир, не дает всему селу покою: ворует у соседей овец и куриц, жарит их в лесу с приятелями, отбирает на большой дороге у баб яйца, воблу и деньги, останавливает подводы и недавно ограбил почтальона. И ничего не смогу поделать, чистый разбойник, да еще грозится: я всех комитетчиков в волости выведу. (Председатель: «К вам давно наша чека собирается»). Вот бы хорошо-то. Уж как настрахались-то мы! И, кроме того, прошу оказать мне помощь, потому что мужики меня не слушаются, а сельсовет с ними заодно. Весь красный лес государственного значения сведут, хотя и без нужды. Везут и день и ночь. «Все теперь народное, говорят, — нечего стесняться. Раз мы хлеб даем государству, то вправе и государственный лес себе взять. Квиты».

Слово берет председатель комитета бедноты села Тихие Овраги товарищ Ошкуров. Ошкуров:

— Село наше резко расслоено. Много бедноты. Есть и кулаки. Мельники, торговцы, спекулянты. Наш мужик хитер и изворотлив. Близко станция, в город на заработки уходит от малоземелья, там кое-что узнает, на ус мотает. Сейчас у нас все спекулируют, кто имеет возможность. Но комитет как будто прочен, друг за дружку стоим горой, у бедноты настроение боевое, хорошее. В сельсовете сидит фрукт, но и то хорошо, что он мне не мешает. Беднота наша хлебом обеспечена не в полной мере. Волкомбед запретил распоряжаться нам на местах экономическим хлебом, а штрафами, да контрибуциями, да подачками с мельниц немногих прокормишь. Весь помещичий хлеб сдали государству. В этом мы преуспели. Зато упустили время учета урожая. Зажиточные, ссылаясь на погоду, оттягивали время молотьбы, а тайком в банях обмолачивали снопы и утаивали цифру обмолота. Кулаки у нас шелковые. Держу я их в ежовых рукавицах, не в пример прочим. Имею я с ними и связь чисто корреспондентскую. Они систематически угрожают мне в анонимных письмах и петлей, и кнутом, и топором, но этой корреспонденции я не боюсь. Конечно, как и везде, они вредят нам. Сожгли экономическую солому. Гады еще шипят. Во время мобилизации лошадей попортили их,