Черное сердце - Сильвия Аваллоне

И то место, куда много лет назад их привезли в автозаке.

Город, где они отбывали наказание.

Город их юности.

Город их дружбы.

Когда одна за другой открылись бронированные двери тюрьмы – ведь их было так много, – Эмилия, девочка в белых кроссовках и с чистым личиком, словно попала на другую планету.

Эмилия никогда не забудет кабинет, где принимали новичков и где нужно было сдать золотой браслетик, подаренный мамой на первое причастие. Она его никогда не снимала, но теперь с ним пришлось расстаться, как пришлось расстаться со всей прежней жизнью, со всеми Эмилиями, которыми она была. А что взамен? Опознавательное фото в фас и профиль, отпечатки пальцев, как в кино. Только это было не кино, и охрана действительно конвоировала Эмилию, когда они шли по коридору, поднимались по лестнице, сопровождаемые шумом, криками, шипением раций и любопытными взглядами тех, кто уже видел Эмилию в теленовостях.

Растерянная, напуганная, она вошла тогда в камеру следственного изолятора. Ее только что арестовали, допрашивали в полицейском управлении. Сколько длился допрос? Эмилия понятия не имела. Через девяносто шесть часов, проведенных в приемном центре – самая малость еды и воды, без отдыха, тревожная туманная дремота, – ее заключили под стражу.

Эмилия сидела на краю кровати, а в голове у нее бесконечно крутилось: «Это неправда, это неправда, все неправда». Колени сомкнуты, пятки вместе, руки на животе, она ждала, что кто-нибудь придет и скажет: «Это всего лишь дурной сон, можешь идти домой». В маленький белый домик в Равенне, который весь перерыли сверху донизу.

Раньше она катилась по привычной колее, а теперь сошла с рельсов и оказалась в другом мире. А что было между? Что было? В этом разрыве все мысли отключались.

Эмилия вздыхала, нервы были натянуты до предела. Отрешенная и в то же время настороже, как зверь, которого обложили в норе. Она не хотела ни есть, ни пить, ни спать. Комок адреналина. Реальность была настолько ирреальной, что лучше всего было бы заснуть и не просыпаться.

Возможно, Эмилия уснула. Или вообразила, что ей удалось заснуть. Прошло несколько часов или дней – время впало в спячку, как медведь в берлоге, – Эмилия подняла голову и посмотрела перед собой. И увидела: с койки напротив ее изучающе рассматривала девочка.

Что такое человек, вырванный из привычной среды: школа, каникулы, семья, дом? Эмилии, в отличие от маленькой соседки напротив, предстояло это узнать. Одетая в жалкие обноски – возможно, взятые с помойки, – девочка выглядела спокойной. Угловатая, с безразличным лицом, она была похожа на одну из цыганок, просящих милостыню у супермаркета. Завидев их, Эмилия всегда проходила мимо, смущенно ускоряя шаг. Но теперь они были в одной лодке. С той разницей, что та девочка, как выяснится позже, совершила пустяковое преступление и, следовательно, отбывать наказание будет недолго.

– Как тебя зовут? – спросила она Эмилию.

Эмилия не могла говорить.

– Ты – та самая, из Равенны?

Даже эта девочка все знала.

– Я уже была здесь. Тут не так уж и плохо. Директриса хорошая и комендант нормальный.

Эмилия безвольно, как тряпичная кукла, смотрела на девочку, и та добавила:

– Ты можешь заниматься спортом, даже в театре играть. И кормят сносно.

Тюремное заключение подобно смерти: в этих стенах все становятся одинаковыми. Красотки и дурнушки, образованные и невежественные, бедные и обеспеченные. Хотя, как Эмилия вскоре узнала, обеспеченной здесь была она одна.

Выйдя из тумана транквилизаторов – тюремный врач вдруг решила, что нужно прекратить прием таблеток, – Эмилия постепенно поняла, что девочки в «интернате» совсем не похожи на тех, с кем она была знакома или дружила на воле.

Начиная с детского сада в окружении Эмилии не было ни одной марокканской, тунисской, цыганской или славянской девочки. Ни в обычной, ни в музыкальной школе, не говоря уже о школе танцев.

Из новостей все уже знали, почему Эмилия здесь. И хотя на воле газеты описывали ее как ведьму, здесь, в заключении, отчасти завидовали ее фирменной одежде, отчасти жалели ее.

Как и большинство ее сверстников, Эмилия никогда не интересовалась политикой. Она часами играла в компьютерные игры, смотрела на MTV клипы Кристины Агилеры, курила косяки в школьном туалете. Но мир для нее заканчивался там, в ее доме, в ее квартале. Бедняка она воспринимала как инопланетянина. Иммигрант – это тот, кто пытается всучить тебе дешевую зажигалку. Цыгане, сидящие на груде одеял возле супермаркетов, для нее были силуэтами без лиц, без имен, без истории. И вот теперь она оказалась среди них. Одна столовая, один туалет, одна школа.

Политическое просвещение обрушилось на Эмилию внезапно, в полном объеме.

И сейчас, поднимаясь с Мартой по виа Маркони, Эмилия снова размышляла. О том, что итальянки никогда не попадают в тюрьму. Потому что у них есть семья, есть дом, есть перспективы.

В тюрьму попадают девчонки, не имеющие родственников, которые могли бы о них позаботиться. Девчонки, которые никогда не смотрели диснеевские мультфильмы в кинотеатре, никогда не играли в Барби. Кто виноват, если в четырнадцать лет у тебя нет кроссовок и ты грабишь магазин?

Эмилия вспомнила Ясмину. Когда ее определили к ним в камеру, ей было не больше четырнадцати. Марта тогда подняла голову от потрепанной книжки в мягкой обложке – Павезе или Моравиа – и уставилась на Ясмину: «Какого черта? Как ты здесь оказалась? Это не домик Барби».

Но Ясмина никогда не видела Барби, хотя очень на нее походила: большие черные глаза, длинные вьющиеся волосы, полные губы, янтарная кожа. Она знала по-итальянски всего восемь слов. Аккуратно разложила на кровати свои вещи, которых было еще меньше, чем слов: ночнушка, трое трусов, две пары носков. У нее не было даже зубной щетки.

– Where are your parents? – спросила ее Марта.

– Under the sea.

– А бойфренд? You have a boyfriend?[11]

Ясмина отрицательно помотала головой. По ее суровому взгляду было ясно, какой опыт общения с парнями она имела. Ей дали год и два месяца за пять или шесть цепочек, сорванных с благоухающих сверстниц, более удачливых, чем она. Но цепочки были лишь предлогом. Дело в том, что у девочки не было ни жилья, ни документов, ни взрослых, готовых ее кормить, одевать и водить в школу.

Эмилия никогда не забудет лицо Ясмины за завтраком, где им давали печенье. Ясмина долго не могла поверить, что можно так часто принимать горячий душ with shampoo