Памятник крестоносцу - Арчибальд Джозеф Кронин

жалкое с виду горное селение – всего штук тридцать пещер, выдолбленных в узкой расщелине между скал. Несколько худосочных свиней с засохшей грязью на боках рылись в куче отбросов рядом с полуразрушенным колодцем. Грязь, запустение, убожество и нищета превосходили все, что можно себе вообразить. Ни одного человеческого существа не было видно поблизости.

Стефен остановился возле колодца и посмотрел вверх, на голые каменные стены пещерного селения. Все жилища были расположены высоко над дорогой, по откосам каньона. Мне нужна помощь, думал Стефен. Он оставил тележку у колодца и начал взбираться по крутому склону. Тропинки не было, каменистый, изрезанный трещинами и выбоинами склон горы осыпался под ногами. Стефен несколько раз терял равновесие, но ему все же как-то удалось удержаться и не упасть. Продвигаясь под конец уже на четвереньках, он почти добрался до крайнего жилища, когда нога у него сорвалась и он кубарем покатился вниз. Не успел он, весь в грязи, весь в ссадинах и кровоподтеках, подняться на ноги, как у входа в одну из пещер появился человек с ведерком в руке, вытряхнул из ведерка отбросы и крикнул Стефену, чтобы тот убирался восвояси.

«Они думают, что я пьян», – в отчаянии пробормотал про себя Стефен.

Он поднялся с земли, наполнил водой из колодца свою бутылку, напоил ослика и двинулся дальше. Прошло еще два часа. Какой путь проделали они за это время, Стефен не имел представления. Быстро приближалась ночь, она надвигалась с востока, раскинув свой черный плащ по небу. Стефен с ужасом озирался вокруг, не зная, что предпринять. Вдруг вдали, у края каменистой дороги, он увидел маленький белый домик с пристройкой. Собравшись с духом, он решительно направился к нему.

Когда он подошел ближе, невысокая дверь дома отворилась и на порог вышла женщина. Склонив голову набок, она стояла и, казалось, прислушивалась к его шагам. На вид ей было лет шестьдесят. Крупные, тяжеловатые черты лица, очень смуглая кожа, полные, с синеватым отливом губы и плоский нос делали ее похожей на негритянку. Ее грузную фигуру облекало поношенное черное платье. Глаза у нее были выпуклые, темные, странно тусклые, и, подойдя ближе, Стефен вздрогнул, увидав в центре каждого зрачка желтоватое пятнышко трахомы. Но даже не столько это, сколько выражение терпеливой покорности, застывшее на этом невидящем лице, сразу убедило Стефена в том, что женщина – слепая.

– Сеньора! – Голос Стефена звучал хрипло. Горло у него пересохло, он едва ворочал языком. – Мы чужие в этой стране, направляемся в Малагу. Мой друг болен. Умоляю вас, не откажите нам в ночлеге.

Наступило молчание. Женщина стояла неподвижно, скрестив на груди руки, и Стефену бросились в глаза ее корявые, обломанные ногти. Казалось, она прислушивается к движению воздуха, пытается каким-то странным, одной ей известным способом определить, правду ли сказал незнакомый человек, более того – понять, что за люди эти ночные посетители. Прошла минута, другая. Затем, все так же молча, женщина повернулась, подошла к крытой травою пристройке и распахнула дверь.

– Можете расположиться здесь. – Жестом она указала внутрь пристройки. – А для вашего ослика найдется место за домом.

От этой нежданной радости, от сознания, что после стольких мытарств и бедствий они наконец обрели кров, Стефен онемел. Он был так взволнован, что не смог произнести ни слова, даже не поблагодарил хозяйку за ее радушие. Комнатка была бедная, но чистенькая, с глинобитным полом. Под керосиновой лампой, подвешенной к потолку, стояли стол и деревянный табурет. В углу на деревянном топчане лежал матрац.

Стефен помог Пейра вылезти из тележки и добраться до низенького топчана. После этого Стефен раздел его, смыл дорожную пыль с лица, надел на него чистую рубашку. Марлевая повязка с ватой еще держалась на ноге, и он не стал ее снимать. Затем он отвел ослика в хлев, напоил его и отдал ему все сено, оставшееся в тележке. Выйдя из-за угла пристройки, он столкнулся с хозяйкой. В руках у нее была глиняная миска с густой бобовой похлебкой.

– Я принесла вам поужинать. Это не бог весть что, но может пойти вашему приятелю на пользу.

И снова Стефен в первую секунду оторопел. Затем сказал:

– У меня нет слов, чтобы отблагодарить вас за вашу доброту. Поверьте, мы бы не стали вас беспокоить, если бы не крайняя нужда.

– Если вам хуже, чем мне, значит и в самом деле худо.

– Вы живете здесь совсем одна?

– Одна. И, как видите, я слепая.

– Значит, вы… вы сами управляетесь со всем хозяйством?

– Да. Вот бобы выращиваю. Как-то живу.

Она умолкла. Стефен тоже не произносил ни слова, и она медленно повернулась и, тяжело ступая, шаркая широкими ступнями, пошла прочь.

Стефен отнес миску с похлебкой Пейра и, приподняв больного, стал уговаривать его немного поесть, но после двух-трех ложек вынужден был отступиться. Жером стал капризничать и с досадой отпихивать от себя ложку. Осмотреть ногу он тоже не дал. Лампа горела тускло, и все же он жаловался, что свет режет ему глаза. Вскоре он впал в полуобморочное состояние и все твердил, чтобы его оставили в покое. «Что делать? – думал Стефен. – Мы совершили такой долгий путь, нельзя же теперь складывать оружие! Но утром он будет уже не в силах отправиться дальше, да и ослик еле держится на ногах». И тут же Стефен вспомнил про похлебку доброй женщины: она не должна пропасть даром. Усевшись за стол под мигающей лампой, он торопливо принялся глотать густую похлебку, не сводя настороженного взгляда с больного, который все время что-то бормотал в полусне. Это была славная похлебка, но Стефен не мог ее оценить – он неотступно думал о том, как помочь Пейра. Затем, взяв пустую миску, направился к дому. Женщина вышла на его стук.

– Далеко ли отсюда до Малаги?

– Далеко. Километров десять, а то и больше.

– Может, туда ходит автобус или carretо́n?[52]

– Ничего такого у нас в горах нет. Здесь ездят лишь на таких тележках, как у вас.

Стефен стряхнул сковывавшую его мозг усталость, усилием воли заставил себя думать. Десять километров… Он был уверен, что сможет покрыть это расстояние пешком за три часа. Если выйти на рассвете, к девяти утра можно попасть в консульство.

– Сеньора, завтра с утра, как можно раньше, я должен отправиться в Малагу. Я оставлю здесь моего приятеля, тележку и ослика. Не беспокойтесь ни о чем, после полудня я вернусь. Вы не против?

Слепая стояла к нему вполоборота и смотрела куда-то в сторону, и все же казалось, что каким-то непостижимым