Плавающая черта. Повести - Алексей Константинович Смирнов

Цивилизация начиналась внезапно. Не было подъездов и заходов, не ветвились пути, не множились заборы. Колея вдруг раздавалась, и поезд въезжал на станцию. Назвать ее вокзалом не поворачивался язык, хотя здание вокзала имелось - помпезное, сталинской выправки, но изрядно облезшее, сплошь в заплатах. С путей был виден крохотный участок безлюдной привокзальной площади. Полуднями там стояла старая лошадь, впряженная в разбитую телегу.

Лошадь маялась мухами, полностью равнодушная к чужакам. Телега была прикрыта дерюгой, из-под которой с краю торчал одинокий мешок - может быть, с мукой, а может быть, с алебастром. От асфальта распространялся пыльный жар. Дверь деревянного магазина врастала в косяк, будучи наискось перехвачена доской, закрепленной замком. С вывески "КООП" свалилась буква "О", теперь стоявшая изумленно, приваленная к крыльцу.

Маленький автобус притаился в тени одинокого тополя.

"Это же труповозка, - сообразил наблюдатель. - Хорошая примета!"

Автобус был оснащен табличкой, какая чаще украшает грузовики: "Люди" - она виднелась за лобовым стеклом. Сбоку прижилась вторая: "Служебный", и сразу же рядом - третья, с надписью по трафарету от руки: "Спецразвозка". То есть сначала, если следовать логике, автобус был предназначен неведомо для кого. Потом добавилось уточнение про людей. Затем, чтобы люди не обольщались, уточнили далее, назвали его служебным. Для дальнейшей узкой специализации готовой надписи не нашлось.

...Старик был не так уж стар: шестидесяти лет, и отменно крепок.

Он вышел из леса, без всякой надобности повинуясь советам компаса; вышагивал, едва не уткнувшись в его стрелку вороньим носом. Наблюдатель облегченно вздохнул. Ему предстояли сложности, воплощенные в Зимородове и Греммо, но тем пока не пришло время появиться на сцене. Рабочая неделя была в разгаре. Ювелир еще бродил по врачам и жаловался на шум в ухе, а доктор понятия не имел о его существовании - более того: еще даже не успел побывать в милицейском пикете и вел размеренную жизнь, не омраченную преступлениями.

Наблюдатель пошел навстречу, стараясь держаться вне поля зрения старика. Это было нетрудно, тот не смотрел по сторонам - когда не следовал компасу, таращился себе под ноги. Наблюдатель сошел с дороги, перепрыгнул через канаву, двинулся лесом. Чужая обувь стесняла его, жала ноги, но он терпел.

...Старик пребывал в устойчиво приятном расположении духа. Он пробудился на рассвете, у озера, под пение птиц, в безошибочном предощущении жары. Камуфляжной раскраски спальный мешок схоронился в кустах, ничем не заметный постороннему глазу. На опушке, тоже скрытой от чужаков, чернели уголья меж двух рогатин с перекладиной для прокопченного, пропитанного сажей котелка. Старик выполз на четвереньках, со звериной осторожностью огляделся. Улыбнулся муравейнику, потянул носом. Брови его, полные шерсти, сосредоточенно раздувались. Крякнув, он выпрямился и прогнулся в пояснице -больше для видимости, хотя никто не смотрел; старик не задавался и этим движением отдавал должное возрасту, хотя у него не болело ничто и нигде. Углубившись в заросли, справил нужду - с перебоями, дробно роняя струю. Немного подумав, присел и худо-бедно справил следующую. Закидал листьями, мхом; вернулся к вещам, порылся, достал зеленую флягу. Отвинчивая крышечку, вышел к воде; налил, опрокинул, блаженно осклабился, потянулся и стал умываться. Потом бездумно присел на поваленную сосну и долго пребывал в неподвижности, созерцая зеркальную поверхность озера. Потом поел из баночки. Далее он начал собираться по грибы: затолкал в рюкзак большую корзину. Он всегда делал так, чтобы руки были свободны, пока не доберется до верного места - на всякую мелочь, что подворачивалась по пути, он не смотрел и не брал ее, подогревая азарт. Оказавшись в заповеднике, известном ему одному, опрокидывал в горло крышечку, вынимал корзину и шел по грибному следу, как гончая.

Нынче место его подвело, урожай был небогатый, но старик не расстроился. Добрал сыроежками и лисичками, а после и вовсе отвлекся на чернику - изрядно подсохшую на жаре, зато уродившуюся в избытке. Прикинул, что надо бы повторить через неделю, с прицелом на бруснику, без отвлечения на прочее. А скоро и клюква. Он постоял, щурясь на далекие болота. Затем перевел взгляд на часы и на компас: пора возвращаться.

Зиновий Павлович, будь он знаком со стариком, назвал бы это решением закрытием гештальта. Лесные скитания были для того больше грибов и рыбалки, с годами они сделались ритуалом. Старик навещал эти края много лет, принципиально не признавая иных. Он был человеком привычки. Случалось даже, что путешествие не приносило ему ожидаемого удовольствие и даже оказывалось в тягость - погода ли была виновата, хандра; все это не имело значения. Гештальт нуждался в завершении, без этого старик испытывал сильнейшее внутреннее неудобство.

Его караулили не первый день.

Наблюдатель исправно приезжал с утра пораньше и ждал, когда со станции удастся разглядеть одинокую фигуру, бредущую по грунтовой дороге. Он не боялся свидетелей, их было немного в этом диком захолустье. Оглянулся, оценил расстояние до площади: метров триста. Старик приближался. Наблюдатель укрылся в кустарнике и ждал, когда тот поравняется с ним. Едва это произошло, наблюдатель свистнул.

Путешественник приостановился, повернул голову. Наблюдатель выступил из-за дерева, сделал яростные глаза и поманил к себе.

Старик опешил.

- Что такое? Откуда?

Нахмурив кошачьи брови, он пошел на зов. Простые и понятные вопросы готовы были сорваться с его языка.

Наблюдатель приложил палец к губам: ни звука, после. Старик пожал плечами. В его глазах зажегся интерес. Он заподозрил было несчастье, но театрально-загадочный вид наблюдателя исключал горести и обещал неожиданности скорее приятные. Во всяком случае, увлекательные.

Наблюдатель сделал знак: сними поклажу. Старик, дивясь все больше, но покорно выдерживая режим молчания, избавился от спального мешка, однако некстати нацепил рюкзак, который до того держал за лямки в руке. Ему не воспрепятствовали - очевидно, эта малая ноша не могла помешать ознакомлению с тайной.

Наблюдатель чуть отступил в лес: шаг, другой, третий. Старик надвигался. Тот посторонился, вторично предупредил жестом расспросы и победоносно кивнул на что-то, находившееся на земле.

- Ничего не понимаю, - растерянно пробормотал старик.

Он подслеповато прищурился, склонился.

- Не вижу ничего...

Дед сказал сущую правду, смотреть было не на что. Все захватывающее разворачивалось за спиной. Леска взметнулась петлей, закрученной в согласии с практикой индийских душителей. Старик взмахнул руками, захотел встать, но сделать уже ничего не мог: он попался. Наблюдатель попятился, удерживая его на вытянутых руках. Рюкзак, отягощенный корзиной, притягивал к земле, и странник опрокинулся. Нападавший мгновенно сократил дистанцию, упал на колено и с силой развел концы удавки. Леска глубоко врезалась в морщинистое