Седьмой урок - Николай Иосифович Сказбуш

Они поднимались по школьной лестнице рядышком, позабыв об озорной формуле: «Янка плюс Арник».

— Ой, смотрите, неразлучные! — объявила всему классу подружка Севрюгиной.

Янка слышала, как Таня Чаплыгина — новенькая, приехавшая из глубинного совхоза — одернула языкатую девчонку:

— Ко всем пристаешь. Цепляешься. У тебя и глаза такие, знаешь, с крючочками!

А подружка в ответ — излюбленное словцо Севрюгиной:

— Подумаешь!

И теперь это словцо не казалось Янке удобным и спасительным.

На первом уроке был русский, писали контрольную: «О чистой совести». На втором — история: говорили о долге и чести.

На третьем — математика. Учитель предложил задачу со многими неизвестными, составленную в духе экзаменационных требований. Просматривая тетрадь Максимчука, он заметил остатки вырванной страницы. Наверно, той, где была мальчишеская формула, глянул поверх тетради на Андрея и ничего не сказал. Лишь потом, демонстрируя на доске ход сложного решения, внезапно задумался, уставясь на солнечные зайчики; невпопад поставил знак плюса, смутился, торопливо стер плюс и вместо него водрузил по-весеннему задорный вопросительный знак.

На переменке Янка подошла к Максимчуку:

— Забыла сказать, вчера видела эту женщину…

— Забыла!

— Ты стал кричать на меня…

Максимчук перебил:

— Вчера? Когда вчера?

— Когда ты подошел ко мне у кинотеатра. Вчера днем…

— Днем! Но после дня обычно бывает вечер. Что было потом?

— Не знаю. Я видела, как эта женщина вошла в дом. Который против «Гастронома». Очевидно, она живет…

— Живет!.. — протянул Арник.

— Надо пойти к ней. Я должна вернуть кольцо.

— А если…

— Пойду и все. Если хочешь, пойдем вместе.

Они смотрели в окно на школьный двор, по-весеннему солнечный, и не видели школьного двора, не видели, что делается вокруг, не замечали ребят, пробегавших мимо, не замечали прищуренных взглядов. В конце концов классный руководитель вынужден был подозвать Янку:

— Севрюгина, ты вечно со всеми шушукаешься в коридорах!

— Я не шушукаюсь со всеми. Я вечно шушукаюсь только с Максимчуком.

И направилась в класс.

Задержалась у двери, разглядывая, как будто впервые вошла в школу, размытую солнечным бликом табличку «9 А класс», и почему-то подумала: скоро покинет школу навсегда. Подруги, юность, дни безмятежные и трудные — все развеется. Вот как этот лучик солнышка на знакомой табличке.

О чем дальше думалось, Янка не запомнила — мысли у нее словно рябь от налетевшего ветра.

Вдруг повернулась и догнала классного руководителя:

— Прошу извинить… Честное слово! Я не хотела сказать обидное. У меня кошмарное состояние. Совершенно потрясающе кружится голова. Озноб со вчерашнего дня. Не могу остаться на последние уроки…

— Ну что ж, если врач сочтет необходимым…

А через минуту к учителю подошел Андрей:

— Очень прошу. Кошмарно разболелась голова…

— Озноб со вчерашнего дня?

— Нет, жар. И горло болит. Справа и слева. Ангина.

— Одним словом, совершенно потрясающе кружится голова!

— Да. Весь день. С самого утра.

— У доктора был?

— Нет. Я домашними средствами.

— Ага, домашними. Хорошо!

— Шалфей варю. И это… Мяту.

— Мяту?

— Мяту с йодом.

— Очень хорошо. Уроки пролетят незаметно, и пойдешь себе домой варить мяту.

— У нас сегодня шесть уроков, — напомнил Андрей.

— Значит, после шестого. Но прежде посоветуемся с тобой насчет шалфея и мяты. Это очень важно!

Янка по дороге в раздевалку успела шепнуть Андрею Максимчуку:

— Жду под старым каштаном.

После четвертого урока к Андрею подскочила подружка Янки.

— Максимчук, тебя вызывают в учительскую!

— То есть, как в учительскую? Расшифруй?

— Там увидишь.

«ЧП, — решил Андрей, — кто-нибудь стекло разбил или на соседском дворе голубей своровали…»

Максимчук насупился — и без того денек выпал трудный!..

А хотелось, чтобы на душе легко, никаких ЧП, никаких вызовов, выговоров, чтобы мальчишеская, ребяческая безмятежность; все хорошо, радостно, как на празднике, как в детстве, когда верилось в доброго Деда Мороза, серебряный месяц и снегурочку. И впереди — торжественная, сказочная лестница, где на каждой ступеньке ожидает счастье, и все вокруг хорошие, сердечные, все по-совести, искренне, честно…

Какой-то солидный десятиклассник с низко опущенными височками на манер полубаков окликнул Андрея:

— Максимчук!

— Я за него.

— Ждал тебя в учительской…

— Мне только сейчас сказали.

— Ладно. Потолкуем в коридоре.

Он покровительственно обхватил Андрея увесистой, тренированной рукой.

— Будем знакомы. Я от лица общешкольной газеты. И всего актива.

Андрей узнал этого десятиклассника — на минувшем балу-маскараде он танцевал с Янкой. Весь вечер.

— Тебя нам рекомендовал учитель рисования, — продолжал десятиклассник, — только что совещались с Иваном Ивановичем в учительской. Мы, парень, великие дела затеваем! Все должно быть ярким, красочным, живописным.

«Может быть, не ЧП? — подумал Андрей, — может, хорошее?»

— Иван Иванович весьма одобрительно о тебе отзывался. Точный рисунок и тому подобное.

«Значит, хорошее, — подумал Андрей. — Но почему сегодня? Почему именно сегодня, сейчас, когда надвигается черное…»

И сказал смущенно:

— Да я ничего особенного не рисую. Я только так — техническое. Многотонки-тяжеловозы. Экскаваторы. Шасси. Шестеренки. Ну, всякую там автодорожную петрушку.

— Здорово! Абсолютно! Молодец! Сейчас это хлеб насущный. Ты будешь у нас красотой жизни, быта и производства заведовать!

«…Но почему сегодня? — думал Андрей. — Почему сейчас, когда такой трудный день… А может, ничего черного? Может, рассказать и все… Рассказать о золотой змейке, о зеленоглазом парне в сизой кепочке, и тогда снова вернется…»

Андрей глянул в окно. У ворот сада, размахивая портфелем, ждала Янка. Не под старым каштаном — у самого входа. Это было неосторожно: окна учительской выходили в сад…

Невидимый зеленоглазый парень хитровато подмигнул: «Только учти, данное дело более всего ее касается. Которая по имени Янка…»

Десятиклассник покровительственно хлопнул Андрея по плечу:

— Иван Иванович так о тебе отзывался — завидую! Да, между прочим, почему не посещаешь студию Дворца пионеров?

— Потому, что я не пионер.

— Но ты и раньше не посещал?

— Дыхать некогда.

— Но другие ребята находят время.

— Так они выдающиеся. Им Хоттабыч помогает.

— Ну, ладно. Давай договоримся: оставайся сегодня после уроков.

— Сегодня? Непременно сегодня?

— Да, непременно. Надо бы вчера. Но самый крайний срок сегодня.

— Сегодня! Все сегодня! Только сегодня…

— Да, сейчас же после уроков.

— Нет, знаешь, давай лучше вчера.

— Что-о? Ты чего сказал?

— Вчера, вчера. Давай вчера!

Арник, подняв на прощанье руку, кинулся в класс.

Подхватил книги и черным ходом, минуя раздевалку — ни шапки, ни пальто, как водится по-весеннему, не носил — во двор, потом через пролаз в железобетонной стене — на пустырь.

Если бы учитель рисования выглянул в окно…

Но учитель рисования не имел ни малейшей возможности смотреть в окно — все были загружены, завалены накопившимся на вчера, а Хоттабыча под рукой не оказалось.

Янка насилу дождалась Андрея:

— Почему так долго?

— Не умею лихорадку разыгрывать.

— Нагнал бы температуру. Не мог термометр рукавом потереть? Не знаешь, как тепло