Плавающая черта. Повести - Алексей Константинович Смирнов

Зиновий Павлович что было сил волочил Греммо по проспекту. Редкие прохожие оглядывались на них. Некоторые качали головами, дивясь, как можно напиваться в такую погоду.

- Станьте в лужу...

-Что?

- Полюбуйтесь на ваши следы.

Зимородов взглянул себе под ноги: он оставлял на асфальте кирпичные пятна. Лужа сыскалась неподалеку, ее напустила недавняя поливальная машина, и доктор постоял в ней какое-то время, пропитываясь влагой. К черепу восходил холодок, как это бывает с горячими напитками, если поставить кружку в кастрюлю с холодной водой.

Греммо выложил последний козырь:

- От моей влюбленности уже ничего не осталось, доктор. И в ухе не шумит.

Зимородов плюнул и продолжил путь. Следы стали черными, но быстро высыхали. Он решил не напоминать ювелиру о скромном месте, которое занимала любовь в мозаике разворачивавшихся событий.

Над городом ворковал вертолет.

Он летал по какой-то собственной надобности, и все внизу виделось ему до отвращения безмятежным. Ювелира и доктора он вовсе не различал. Другое дело - сами доктор и ювелир; вертолет представлялся им признаком общей тревоги, мобилизации многих сил. Обоим было страшно, и город, не менее перепуганный, тоже полуприсел в панике, призывая на помощь войска. Вдобавок им мерещилось, что вертолет выслеживает их лично, докладывает об их перемещениях в неведомые центры, где серьезные люди вычерчивают циркулями маршруты и отдают распоряжения группам захвата. Очень скоро чаша терпения переполнится; сведения о диковатой паре, оставляющей за собой смерть, поступят на самый верх, и начнутся действия. На них сбросят ловчую сеть, перед ними расстелют ленту-ежа, их будут преследовать трассирующими пулями, отравят слезоточивым газом, поставят к стене с ногами на ширине плеч.

...Крики они услышали издалека.

Труп медсестры распростерся на тротуаре. Руки, ноги, голова изогнулись под углами, несовместимыми с жизнью. Позвоночник сломался в двух местах, череп треснул по шву. Падение с десятого этажа - не шутка. Вокруг тела, не смея приблизиться, уже стояло несколько человек. Один, подобный любопытной, но опасливой шавке, то и дело порывался подойти ближе, делал шаг и сразу отскакивал. Глаза у него сверкали, рот был чуть приоткрыт. Еще двое просто бестолково метались, как будто хотели бежать в разные стороны одновременно и останавливались на полпути. Женщина в ситцевом халате развернулась и пошла куда-то выть, закрывая лицо растопыренными пальцами.

- Назад, - прошипел Зимородов, перегораживая Греммо директорию. Тот налетел на его вытянутую руку, как на шлагбаум.

- Неужели это она? - простонал ювелир.

- А кто же, по-вашему?

Видно было плохо, и Греммо присел на корточки.

- Волосы светлые, вы правы... А почему вы так испугались? Мы только пришли, ее на нас не повесят.

- Плавающая черта, - пробормотал Зимородов.

- Что вы сказали? - Тот посмотрел на него снизу вверх.

- У вас проблемы с моралью, Ефим. Она включается и отключается в зависимости от обстоятельств. Черта допустимости гуляет туда и сюда. Вы даже не замечаете, насколько циничны.

Греммо выпрямился.

- Знаете, доктор, я в этом ничего не смыслю. Мне понятно одно: когда человека загоняют в угол, любая черта превращается в фикцию.

Зиновий Павлович нетерпеливо потянул его прочь:

- Идемте же, довольно рассуждать! Сейчас приедет полиция, нас узнают и заметут.

Оба двинулись восвояси, поминутно оглядываясь на людей, толпа которых быстро росла.

- Это вы верно говорите, - рассуждал Зимородов далее на ходу. - Перед лицом опасности черта стирается. Стена, отделяющая рассудок от безумия, неимоверно тонка.

- Сами-то, - горестно хмыкнул ювелир. - Нет бы оказать женщине первую помощь.

- Какая первая помощь? Она мертва...

- Неважно. У врача должен быть рефлекс.

- Врач никому ничего не должен, зарубите себе на носу, он обычный человек.

Пререкаясь в вялом изнеможении, они продвигались тем же маршрутом, каким явились по адресу.

- Стойте, - вспомнил Греммо. - Там же поликлиника. Я туда не хочу, нам туда нельзя.

- О, черт, - Зиновий Павлович остановился. - Но куда же?

- Домой? - с надеждой спросил ювелир.

Зимородов стоял в раздумье. Вертолет давно улетел, но сохранялось ощущение, что он где-то прячется. Вообще, куда-то подевались все, проспект полностью опустел. Вода, оставленная поливальной машиной, лишь наводила на мысли о засухе и стремительно испарялась. Зиновий Павлович вдруг помертвел лицом.

- Ефим, если они убирают свидетелей, то это еще не конец.

Греммо поймал его мысль на лету:

- Салон! Мимоза, Елена Андреевна...

Зиновий Павлович уже пересекал проезжую часть.

- Может быть, мы успеем...

Греммо семенил следом и бормотал:

- Еще Модест и Каппа. Они тоже в опасности.

- Может быть, и нет, - Зимородов перешел на трусцу. - Они ни в чем не участвовали, разве что соседствуют с вами. Будем надеяться, что это не играет роли.

- Бросьте! - Греммо махнул рукой. - Я разношу смерть. Еще ребята эти, Борис и... не помню, как звали второго. Их тоже жалко, хотя они мне не очень понравились, такие компанейские люди, тоже попадают под удар...

Доктор остановился перевести дыхание. Трусца истощила его силы. Ему ужасно хотелось оказаться на больничной койке. Поставят капельницу, принесут обед в одноразовой посуде - борщ и голубцы. Есть он не будет, потому что мутит и даже представить тошно, но помечтать приятно. Покой, безделье, светлые стены, жалюзи.

Зимородов подержался за фонарный столб. Глубоко вздохнул:

- Идемте, почти пришли.

Салон красоты работал. Вернее, бездействовал из-за отсутствия желающих, но был открыт. Доктор положил руку на знакомые перила, крепившиеся к литой узорной решетке, и поставил ногу на ступеньку. Ювелир притих. В салоне царила мертвая тишина.

- Не дай бог, - сказал Зиновий Павлович, поднялся и вошел в распахнутую дверь. - Ни к чему не прикасайтесь, Ефим. Елена Андреевна! Здравствуйте! Это мы! Мы вчера у вас были!

Зимородов предупреждал о своем приближении, как будто заранее знал, что хозяйка напугана до смерти и затаилась в своей норе, хотя страшиться ей было нечего - на первый взгляд.

- Елена Андреевна! Вы у себя?

- Смотрите, - сказал Греммо, указывая на мусорную корзину, в которой лежала окровавленная салфетка.

Зиновий Павлович молча взглянул. Поискал глазами, нашел такую же, чистую, и уже ею взялся за дверную ручку.

Елена Андреевна сидела за столом. Углы небольшого телевизора были закруглены, но это не помешало бытовому прибору плотно войти в ее череп и развалить его до переносицы. Телевизор работал, звук был выключен. Показывали мультфильм. На экране возникла рожа юмористического