Весенняя лихорадка. Французские каникулы. Что-то не так - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

Билл вытаращил глаза.

– Ты хочешь сказать, он дал тебе отставку?

– Он выразился иначе – свободу.

– Расскажи!

– Рассказывать, собственно, нечего. Сегодня утром я сообщила ему, что за картины ничего не выручить. Он держал себя как-то странно, а вечером, перед твоим приходом, прислал записку. Очень красивую. Он не вправе…

– Не говори. Можно, я угадаю? Отнимать лучшие годы твоей жизни..?

– Да. Нечестно требовать от меня верности слову, когда у него нет и малейшей надежды скопить денег на женитьбу, поэтому он посчитал справедливым дать мне свободу. Очень трогательно.

– Двадцати тысяч недостаточно?

– Он не знал, что я про них знаю.

– Уж наверное.

– Я угадываю ход его мыслей. Слышали про человека, который в первую мировую записался не в кавалерию, а в пехоту, и сказал…

– «Когда я побегу, не придется тащить лошадь». Да, Мортимер Байлисс рассказал мне в одном из редких приступов благодушия. К чему это?

– Ну, Стэнхоуп всегда говорил, что ему надо попутешествовать по Италии, по Франции, расширить кругозор, усовершенствоваться в мастерстве. Теперь такая возможность представилась, и он не хочет тащить жену. Тем более нищую. Он всегда блюдет свои интересы.

– Что же ты в нем нашла, бедное заблудшее создание?

– Думаю, дядя Джордж прав, только не говори ему, не подрывай дисциплину. «Ты бы и не посмотрела в его сторону, – сказал он, – если бы не оказалась в пригороде, где и взгляд-то остановить не на ком». Наверное, так и есть. Привыкаешь говорить через забор, а дальше все выходит само собой.

– Вероятно, тебя ослепили его брюки. Ладно, на первый раз простим, но чтобы больше такого не повторялось. – Билл замолчал, прислушался. – Вы держите дома слона?

– Насколько я знаю – нет. Хотя дядя Джордж часто поговаривает, что надо бы купить страуса. Хочет посмотреть, как страус зарывает голову в песок. Почему ты спросил?

– Мне показалось, что он поднимается по лестнице. Это оказался не слон, а шестой виконт Аффенхемский.

Он ворвался в комнату, выглядя – насколько это для него возможно – оживленным.

– Эй! – сказал он. – Что там в кухне, будь она неладна? Дым валит клубами, смердит до небес.

У Джейн вырвался сдавленный крик.

– О господи, ужин! Наверное, сгорел дотла.

Она стремглав выбежала из комнаты, лорд Аффенхем проводил ее снисходительным взглядом.

– Женщины! – произнес он с довольным смешком. – Ну, как дела, Фред?

– Отлично, дядя Джордж. Вы теряете племянницу, но обретаете племянника.

– Превосходно. Лучше быть не может.

– Вообще-то могло быть много лучше. Дело в том, что при моей бедности нечего и мечтать о женитьбе. Все, что у меня есть – жалование от Гиша.

– И больше ничего?

– Ни цента.

– Жалко, что с картинами получился облом.

– Да, но взгляните с другой стороны. Если б не они, я бы не встретил Джейн.

– Тоже верно. Ладно, что-нибудь да подвернется. Да, Кеггс? В комнату вплыл опечаленный Кеггс.

– Мисс Бенедик просила меня подняться и сообщить вашей милости, что, к своему величайшему сожалению, не сможет сегодня подать ужин, – произнес он.

– Отбросил копыта, да? Нам-то что! Кеггс, я попрошу вас наполнить бокал и выпить за здоровье молодых.

– Милорд?

– Вот этого Фреда Холлоуэя и моей племянницы Джейн. Они собрались пожениться.

– Вот как, милорд? Желаю вам всяческого счастья, сэр. Вошла Джейн. Она была грязная и расстроенная.

– Еды не будет, – сказала она. – Одни угольки остались. Придется нам идти в пивную, куда вы с мистером Кеггсом ускользаете по вечерам.

Лорд Аффенхем брезгливо скривился.

– Что? Тащиться в местную забегаловку, когда ты прозрела, дала отставку Твайну и подцепила отличного малого? Да не за кувшин пива! Мы едем к Баррибо, а тебе стоит умыться. У тебя все лицо черное. Можно подумать, ты намазалась сажей, чтобы петь под банджо с лодки.

Глава XVII

Открытие, что волк в шкуре дворецкого ловко нагрел вас на двадцать тысяч долларов, обыкновенно сказывается на мастерстве водителя, особенно если тот ценит деньги. Не успев толком отъехать от Шипли-холла, Роско, чьи мысли блуждали в другом месте, въехал в телеграфный столб. Внутренний ущерб, причиненный машине, оказался столь велик, что пришлось пешком возвращаться за лимузином. Соответственно, был уже довольно поздний час, когда они с Мортимером Байлиссом прибыли в Лесной Замок.

Огастес Кеггс не удивился посетителям. Ему и раньше приходило в голову, что сын бывшего хозяина скоро заявится в Вэли-Филдз. Кеггс восхищался Мортимером Байлиссом, но знал того за человека, неспособного приберечь при себе хорошую шутку. Таким образом, депутация из Шипли-холла застала его во всеоружии. Кеггс был радушен и полон старосветской учтивости – в полную противоположность Роско, который напоминал вулкан, готовый извергнуть горячую лаву вослед бегущим сонмам. Кеггс проводил визитеров в крохотную гостиную и накрыл зеленой бязью клетку с канарейкой, словно желая оградить деловую встречу от неуместных трелей. Никто не мог бы быть любезнее. Даже когда Роско обрел дар речи и обозвал его шестью оскорбительными именами, самое мягкое из которых – «жирный мошенник», Кеггс продолжал лучиться кротостью, словно особо благообразный епископ.

– Я ожидал некоторых выражений неудовольствия с вашей стороны, сэр, – сказал он спокойно, – однако уверен, мистер Байлисс меня поддержит, что взаимными упреками ничего не достичь.

Мортимер Байлисс был не в духе. Его утащили от обеда, о котором он мечтал несколько часов. Он кисло глядел на Роско, в тысячный раз думая, каким вырожденцем оказался сын старого Дж. Дж., которого он, несмотря на многочисленные недостатки, по-своему любил. Дж. Дж. Бэньян был старый пират, его деловая этика многих удивляла, но была в нем и щедрость, напоминающая о просоленных буканьерах Карибского моря. В Роско Бэньяне щедрости не было. Мортимер Байлисс всегда считал его жмотом и прощелыгой.

– Верно, – сказал он. – Это – деловая встреча. Роско задрожал всеми своими подбородками.

– Мне что же, говорить вежливо с этим склизким старым бандитом?

– Не вам винить мистера Кеггса за эту маленькую месть. Я сказал, что вы пожалеете о своей скупости. Пятьдесят фунтов? Вы ранили его чувства.

– Еще как, сэр, – сказал Кеггс, глядя на Роско с укоризненной добротой епископа, узнавшего, что любимый священник курит марихуану. – Пятьдесят фунтов! Меня это глубоко задело.

– Ну, а теперь вы глубоко задели Роско, значит, все квиты и можно начинать с начала, – сказал Мортимер Байлисс. – И, ради бога, перейдем к делу, потому что я хочу обедать. Я так понял, теперь вы готовы открыть истинное имя загадочного долгожителя?

Здесь мистер Байлисс посчитал нужным устремить на Огастеса Кеггса долгий, прямой взгляд, который недвусмысленнее шепота на ухо предупреждал: «Только выдайте меня, и я задушу