Собрание сочинений. Том 8. 2013–2015 - Юрий Михайлович Поляков

– Что вы говорите!

– Да. Хотя лично я сомневаюсь. Когда опасность минует, я вас извещу.

– Каким же образом?

– Геннадий Павлович, вы, вероятно, так и не поняли, с кем имеете дело.

– Кажется, понял. Вы «заботник».

– Правильно!

Николай Николаевич встал и поклонился, приложив скрещенные руки к груди. При этом он сцепил вместе большие пальцы, а остальные растопырил наподобие крыльев. Получилось что-то вроде птицы.

– Запомнили? – спросил псих, шевельнув пальцами.

– Что?

– Жест.

– О да!

– Это сакральный символ Космического Орла. Если умру, моего преемника узнаете по этому знаку. Но в контакт вступите после того, как он пошевелит левым крылом. Не раньше. Левым! Не представляете, сколько теперь развелось самозванцев! Прощайте…

На пороге «чайник» остановился, оглянулся, подмигнул Скорятину и вышел.

Через минуту заглянула виноватая Ольга.

– Охранника ко мне! Немедленно! – рявкнул главный редактор «Мымры», наливаясь лиловым бешенством.

35. Луна в Овне

Женя стоял на ковре согласно наставлениям «Энциклопедии успеха»: живот подобран, глаза опущены, на котячьей морде тихая готовность незаслуженно пострадать. Когда его бранили за очередного «чайника», проникшего в редакцию, он покорно отвечал: «Виноват – исправлюсь! Не повторится! Разрешите вернуться к исполнению?» Когда-то парень служил в армии и заведовал чем-то съедобным, но его уволили за ненасытность. Недаром ходил такой анекдот. Армянское радио спрашивают: почему у прапорщика на правом погоне звездочки блестят, а на левом нет? Ответ: на правом плече он мешки с краденым выносит.

Прощенный после очередного прокола и отпущенный восвояси, Женя выходил из кабинета начальства с видом победителя, а в кругу ближних – уборщиц, курьеров и водителей – объяснял, ухмыляясь: «Пресса не должна отрываться от масс! Ишь ты, забаррикадировались от народа!» Эти обидные слова донес боссу водитель Коля, жестоко обыгранный охранником в карты.

– Вы видели человека, который был у меня в кабинете? – строго спросил Скорятин.

– Видел. Не слепой.

– А как он попал в редакцию?

– Пришел за льготной подпиской. Инна Викторовна приказала всех, кто за подпиской, пропускать.

– Какая подписка?! Какая Инна Викторовна?! Он же сумасшедший. Псих!! – сорвался на крик главный редактор.

– Сейчас у всех с нервами плохо. – Женя глянул с глумливым соболезнованием. – Луна в Овне.

– Какая, к черту, Луна? В каком еще Овне? Я требую, чтобы «чайников» в редакции не было! Никогда! Где вы болтались час назад? Я не мог войти в редакцию.

– Уж и в сортир отойти нельзя…

– Я вас уволю!

– Не вы меня брали – не вам увольнять, – ухмыльнулся наглец вместо самокритичного «виноват – исправлюсь».

– Что-о?! – взревел Гена.

– Я работаю не в редакции, а в дирекции, – примирительно разъяснил охранник. – Если у вас есть ко мне вопросы, обращайтесь к Заходырке.

– Да я вышибу тебя вместе с твоей Заходыркой!

– А это попробуй!

– Вон! – Скорятин жахнул кулаками по столу. – Во-он!

Женя победно хмыкнул и вышел подбородком вперед.

– Они все спятили, Ниночка! – Геннадий Павлович пожаловался девушке на фотографии, выдавил из упаковки валидолину, бросил под язык, откинулся в кресле «босс» и в изнеможении закрыл глаза…

…Шабельскому незадолго до изгнания тоже хамила уборщица. Откуда они, эти простейшие, все знают наперед?! Чувствуют, что ли, боковой линией? Он вспомнил, как перестала с ним здороваться консьержка в Сивцевом Вражке. При советской власти домов с дежурными было немного, а пенсионеров, мечтающих за пятьдесят рэ в месяц посидеть в теплой «сторожке», хоть отбавляй. Поэтому из хмурой массы трудящихся дежурные бабушки выделялись особой приветливостью, всячески стараясь понравиться жильцам. И вдруг интеллигентная Эмма Осиповна, в прошлом экономист-плановик, о чем она упоминала в самом пустячном разговоре, стала демонстративно отворачиваться при виде Гены. Почуяла, наверное, что он хочет бросить Марину – любимицу всего подъезда, никогда не забывавшую купить к празднику консьержке тортик.

…Завибрировал мобильник, скользя по глянцевой обложке с Карабасом Барабасом, похожим на президента.

Звонил прозаик Редников из «Палимпсеста»:

– Слушай, тут такое дело… Может, зря беспокою? Забегала твоя Алиса из «Мехового рая», спрашивала, заходил ли ты ко мне в районе трех.

– А ты?

– Сказал на всякий случай, что не заходил. Правильно?

– Теперь без разницы.

– Но она, по-моему, не поверила. Бабы ведь чуткие.

– Ее проблемы.

– Вот как? Значит, все порвато-разломато?

– Вроде того.

– Ну и правильно: не твой формат. Мне из лавки видней. Даже обидно за белую расу!

– Спасибо за бдительность!

– За это купишь у меня три книжки.

– Договорились.

…Ласская тоже не поверила ни в какие сюрпризы – ни с ожерельем, ни с кооперативом. Гена прежде не то что квартиру, носки без одобрения не покупал, а приготовив заранее подарки, никогда не мог дотерпеть до заветной даты, гордо раскалывался задолго до торжества. Но Марина сделала вид, будто верит. Исидор, наверное, подучил. А может быть, мудрый тесть посоветовал. Индийскую роскошь она так ни разу и не надела, передарила кому-то. А когда кооператив вдруг накрылся (квартиры отдали многодетным семьям, устроившим митинг возле Моссовета), жена даже не расстроилась, забрала пай и расточила.

Однажды вечером в квартире раздались короткие междугородные трели. Обычно трубку снимала Марина – мать звонила ей с дачи десять раз на дню. Но Ласская замешкалась в ванной, и Гена, отложив «Новый мир», ответил сонным голосом:

– Алло.

– Можешь говорить? – сквозь треск спросил Колобков.

– Могу.

– Третий раз звоню. Ты сам-то к телефону когда-нибудь подходишь?

– Вот подошел.

– Передаю.

– Это я, – сказала Зоя прерывающимся голосом.

– Как хорошо! – задохнулся он. – Ты… ты… позвонила… Как ты?

– Плохо. Я очень скучаю. Я умру. Приезжай!

– Конечно! Обязательно! Я тебя люблю! – вскричал он, понизив голос, ставший сразу подловато-таинственным.

– Приезжай, пожалуйста! – снова попросила она, задетая неуместной в разлуке секретностью.

Во время разговора послышался щелчок, и звук стал чуть слабее: так всегда бывало, если кто-то снимал трубку на кухне. Но конспиратор не решился оборвать разговор, боясь окончательно обидеть Зою. Потом он долго присматривался к жене, соображая: слышала или нет? Но Марина ничем себя не выдала. Призналась она много лет спустя, во время пьяной перебранки: мол, думаешь, забыла, как твои бляди домой мне названивали! Вскоре тесть пригласил Гену на обед в Дом художника и долго с усмешкой объяснял зятю, что у мужчины баб может быть навалом, сколько осилишь, а жена – одна-единственная. Человечество совершило два великих открытия: моногамный брак и гарем. Увы, наша европейская цивилизация не оценила удивительного изобретения чувственного, но мудрого Востока и теперь расплачивается кризисом семьи.

– Запомни: любовница для страсти, а жена для старости!

…Скорятин тяжко вздохнул, оживил монитор, глянул в почту и увидел письмо от самого Дронова. Так скоро? Впрочем, эти твиттерные мальчики без планшета на