Некрофилия: психолого-криминологические и танатологические проблемы - Юрий Миранович Антонян

аспекте, а как о стремлении мученичеством и аскетизмом обнажить перед Создателем всего себя — и тело, и душу. Точно так же нарциссизм названных лиц следует понимать не в смысле направленности полового влечения на самого себя, а как любование своей жертвенностью, желанием и способностью страдать ради бога и обретения вечного спасения. Поэтому здесь уместно вести речь не только о нарциссизме, но и о мазохизме, который у некоторых мучеников вполне может иметь эротический подтекст.

Глава III

Сексуальная некрофилия

1. Общий анализ

Одним из первых, кто подробно описал некрофилию как из ряда вон выходящее нарушение, был Р. Крафт-Эбинг, который рассматривал некрофилию в качестве патологического полового влечения. Он считал, что в отдельных случаях все может сводиться к тому, что неудержимое половое влечение не видит в наступающей смерти препятствия к своему удовлетворению. В других случаях, по мнению Р. Крафт-Эбинга, наблюдается явное предпочтение, отдаваемое трупу перед живой женщиной. В том случае, если над трупом не совершаются такие действия, как, например, его расчленение, возбуждение нужно, по всей вероятности, искать в самой безжизненности трупа. Возможно, что труп единственно представляет сочетание человеческой формы с полным отсутствием воли и поэтому некрофил удовлетворяет патологическую потребность видеть объект желания безгранично себе подчиненным без возможности сопротивления.

Р. Крафт-Эбинг детально рассказывает историю жизни сержанта Бертрана, случай которого стал в сексопатологии хрестоматийным, породив даже синоним некрофилии — бертранизм. Им же приводится взятый из литературы красноречивый случай смешанной, почти символической некрофилии. Его описал Л. Таксиль: некий прелат по временам являлся в Париж в дом терпимости и заказывал себе проститутку, которая должна ложиться на парадную постель, изображая труп; для довершения сходства он заставлял ее сильно набелиться. Какое-то время в комнате, превращенной в покойницкую, он, облачившись в траурную одежду, совершал печальный обряд, читал отходную, затем совокуплялся с молодой женщиной, которая все это время должна была изображать усопшую[44].

К сожалению, констатировал Р. Крафт-Эбинг, в большинстве описанных в литературе случаев не было произведено обследования психического состояния преступника, так что вопрос, может ли некрофилия иметь место у психически здоровых людей, остается открытым. Кто знает те ужасные извращения, которые возможны в половой жизни, тот не решится ответить на этот вопрос категорическим отрицанием[45].

Р. Крафт-Эбинг имеет в виду только сексуальную некрофилию. Он совершенно справедливо связывает ее с садизмом, и связь между ними прослеживается, по-видимому, на двух уровнях. Во-первых, на уровне разрушения живого и, во-вторых, удовлетворения таким образом актуальной сексуальной потребности. Конечно, остается открытым вопрос, почему названная потребность удовлетворяется именно таким, а не другим путем, и эта загадка представляется наиболее существенной. В то же время, вслед за Р. Крафт-Эбингом необходимо обратить особое внимание на то, что и субъективная тенденция к разрушению, и влечение к трупам, в том числе с целью соития с ними, часто носят неодолимый, компульсивный характер. Человек попадает в жесткую психологическую зависимость от таких своих желаний, причем их причина и корни ему совершенно не ясны, более того, не осознаваемы им. Разyмеется, компульсивный характер носит далеко не только некрофилия.

Сексуальная некрофилия обычно проявляется в соитии с трупами, реже — в убийстве женщин, детей и подростков для вступления с ними в сексуальные контакты.

Р. Крафт-Эбинг считал, что в области полового извращения садизм (Р. Крафт-Эбинг является автором термина «садизм») не представляется редкостью, если, конечно, принять во внимание его рудиментарные проявления. Садизм, по мнению названного автора, есть ощущение полового удовольствия, доходящее до оргазма при виде и при испытывании наказаний и других жестокостей, совершаемых над человеком или даже над животными; садизмом называется также стремление причинять другим живым существам унижения, страдания, даже боли и раны с целью вызвать ощущения сексуального удовольствия.

Полностью соглашаясь с этими характеристиками, представляется необходимым добавить:

• удовлетворение, хотя и не сексуальное, может принести садизм, причем во многих случаях садизм предшествует некрофилии, делает более полными и волнующими связанные с ней переживания. Таким образом, садизм и некрофилия это явления одного порядка, садонекрофил не является редкостью;

• садист может быть и не заинтересован в гибели жертвы, если у него нет иного объекта для издевательств и унижений. Некрофила это может не волновать, и он будет терпеливо ждать следующей жертвы или сам найдет ее;

• садизм, тем более переходящий в некрофилию, или сама половая некрофилия должны рассматриваться как природные аномальные явления, имеющие древнейшую природу. На нее указывают рудиментарные формы садизма, тема смерти и сладострастия (например, в мифе о Шиве), человеческие жертвы в Древнем мире со сладострастными мистериями, переживание половой зрелости с тягой к самоубийству. Некоторые римские императоры (Нерон, Тиберий) упивались зрелищем совершавшихся по их приказанию и на их глазах казней юношей и девушек.

Многие исследователи некрофилии не смогли пройти мимо чудовищных злодеяний маршала Жиля де Рэ, казненного в 1440 г. за изнасилования и убийства более 800 детей. Предполагается, что он был психически больным, но это значимо лишь для решения вопроса о его вменяемости — и не более. Он же остается в памяти человечества в качестве одного из самых ужасных садонекрофилов.

Для объяснения связи между сладострастием и жестокостью Р. Крафт-Эбинг считает необходимым обратиться к физиологическим случаям, в которых на высоте сладострастного ощущения сильно возбудимый, но в общем нормальный субъект кусает и царапает партнера по половому акту, то есть совершает действия, присущие обычно гневному аффекту. Далее следует напомнить о том, что любовь и гнев суть не только два самых сильных аффекта, но вместе с тем и две единственно возможные формы сильного (сценического) аффекта. И та и другой ищут свой объект, желают овладеть им и, так сказать, разрядиться в форме телесного или психического воздействия на него; и та и другой приводят психомоторную сферу в состояние сильнейшего возбуждения, посредством которого и происходит их нормальное внешнее проявление.

С этой точки зрения становится понятным, что сладострастие приводит к действиям, обычно адекватным гневу. Как и последний, оно представляет собой состояние экзальтации, могучее возбуждение всей психомоторной сферы. Отсюда рождается желание реагировать на вызывающий это раздражение объект всевозможными путями и в наиболее