Ювелиръ. 1808. Саламандра - Виктор Гросов

Виктор Гросов

Ювелиръ. 1808. Саламандра

Глава 1

Сквозь тяжелые бархатные портьеры в комнату едва пробивался серый, неохотный рассвет. Фома Фомич Беверлей приоткрыл один глаз. В теплом воздухе пахло дорогим вином и духами рыжеволосой девицы, безмятежно спавшей рядом. Ее волосы, разметавшись по подушке, походили на россыпь червонного золота. Беверлей лениво улыбнулся: ночь после визита к старому, вечно брюзжащему графу Орлову-Денисову, страдавшему от очередной подагрической атаки, удалась на славу. Мадам Элен умела утешить своих друзей.

Он уже было собрался снова провалиться в дрему, но тишину разорвал настойчивый стук в дверь — совсем не деликатный и почтительный. Беверлей нахмурился.

— Да кого там нелегкая принесла в такую рань? — пробормотала девица, не открывая глаз.

Когда стук повторился с силой, от которой задрожала тяжелая дубовая дверь, Фома Фомич рывком сел в постели, отбрасывая шелковое одеяло. Паркет неприятно холодил ступни. Так стучат, когда горит или режут. Ленивая улыбка медленно сползла с его лица, и насмешливые глаза стали внимательными.

Накинув на плечи халат, он рывком распахнул дверь. На пороге, прижимая руки к груди, стояла молоденькая служанка Элен, Лизавета. Лицо ее стало белым как свежевыпавший снег, а в глазах застыл стеклянный блеск — такой он видел у солдат перед штыковой атакой.

— Фома Фомич, батюшка… — пролепетала она, задыхаясь. — Хозяйка просила найти лекаря, а вы… Там… там кровь…

Он не стал слушать дальше. Мысли заработали мгновенно: если Элен вызывает его, а не отправляет пострадавшего в госпиталь, значит, дело крайне деликатное. Дуэль из-за карточного долга? Ревнивый муж, заставший любовника врасплох? Политическая разборка? Неважно. Главное — требовалось мастерство и абсолютное молчание.

— Лизавета, слушай меня внимательно! — его голос стал успокаивающим, пока он быстро застегивал сюртук. — Куда идти?

Служанка, сбивчиво начала объяснять.

Он, узнав куда идти, отпустил ее предупредить хозяйку, что сейчас будет.

Она исчезла, ее шаги застучали по коридору. Беверлей на мгновение замер, он хмыкнул. Кому-то очень повезло, что он оказался в этом месте после посещения больного. Он схватил свою сумку с инструментами.

Танцовщица сидела в постели, испуганно глядя на него.

— Томас, что случилось?

— Ничего, дорогая, спи, — бросил он, не глядя. — Работа.

Выйдя в коридор, он направился по указанному Лизаветой маршруту. Навстречу ему, семеня летела сама хозяйка. Ее лицо исказилось гримасой ярости и страха. Шелковый халат распахнулся, обнажая плечо, волосы выбились из прически, но она ничего не замечала. Элен? Неужели это она?

— Томас! Слава Богу! Быстрее! Он умирает!

Она схватила его за руку, и ее холодные пальцы впились в его запястье. Ее била мелкая дрожь. Она вся была в крови и судя по всему не в своей.

Она потащила его за собой, в свои личные покои. У двери он на мгновение остановился. Из-за приоткрытой створки тянуло сладковатым запахом, который он, хирург, не спутает ни с чем.

Он сделал глубокий вдох и шагнул через порог. Прямо в эпицентр катастрофы.

Увиденное заставило профессиональное сердце Беверлея сжаться. Роскошная спальня Элен была разгромлена. На полу валялся опрокинутый столик, в луже воды блестели осколки разбитого графина. Тяжелый воздух был пропитан запахом крови. На огромной кровати, среди смятых, пропитанных алым шелковых простыней, лежал юноша. Его мертвенно-белое лицо почти сливалось с подушками, а вся левая сторона груди была скрыта под огромным, страшным багровым пятном, расползающимся по тонкой батистовой рубашке. Сама Элен подскочила к телу тщетно пыталась прижимать к его телу полотенца, словно силясь удержать ладонями воду в прорванной плотине. Видимо, она не в себе, что не похоже на нее.

— Прочь! — рыкнул Беверлей, и его голос заставил ее вздрогнуть и отстраниться.

Опустившись на колени, Беверлей забыл про кровь — он читал тело. Его тонкие, сильные пальцы превратились в точный диагностический инструмент. Два глубоких проникающих повреждения в левой части груди. Коснувшись шеи, он нащупал едва бьющийся, нитевидный пульс. Губы синюшные — нет воздуха. Приложив ухо к груди, он уловил справа слабое, хриплое дыхание. Слева — глухая, как в склепе, тишина. Его пальцы простучали по ребрам: справа — пустой звук, слева — глухой, как по бочке с водой. Кровь и воздух внутри. Легкое тонет, сердце зажато. Еще час, не больше.

— Ноги выше! Живо! — скомандовал он служанкам, застывшим в ужасе у двери. — Подложите под ноги подушки! Укройте его всем, что есть, он замерзает!

Он работал быстро, отдавая короткие, четкие приказы, однако внутри нарастало отчаяние.

— Лауданум! — бросил он Элен. — Десять капель в воде. Не больше. Хоть страдания облегчим.

Пока одна из служанок дрожащими руками отмеряла капли опиумной настойки, Беверлей расхаживал по комнате, как тигр в клетке, ожидая саквояж. Юноше осторожно влили в рот горькую жидкость. Он с трудом сглотнул. К счастью не поперхнулся. Беверлей наблюдал: тело его чуть расслабилось, судорожное напряжение в мышцах спало. Боль отступила, но вместо того, чтобы полностью провалиться в спасительное забытье, раненый затих, балансируя на тонкой грани между жизнью и смертью.

Беверлей схватил инструменты и уже готов был разложить на столике свои блестящие стальные инструменты, когда с кровати донесся едва слышный шепот.

— Доктор…

Он обернулся. Раненый открыл глаза. И Беверлей замер. В этих глазах не было ни боли, ни страха, ни опиумного тумана.

— Доктор… умоляю… — шептал юноша, каждое слово давалось с усилием. — Перед тем, как что-либо делать… вымойте руки. С щеткой… и мылом.

Что за чушь? Мальчишка бредит. Опиум смешался с болью, и вот результат — деревенское колдовство.

— И все инструменты… — продолжал раненый, задыхаясь. — Все… прокипятить. Четверть часа… в кипящей воде. Перевязки… тоже.

На мгновение в комнате воцарилась тишина. Для Беверлея услышанное было прямым оскорблением его знаний, диплома, самого искусства врачевания.

— Сударь, вы в горячке! — резко обрубил он. — Каждая секунда на счету! Я не стану тратить время на эти… фокусы! Я хирург, а не знахарь, и не потерплю подобных советов!

Он уже повернулся разложить инструменты, но наткнулся на взгляд Элен. В нем не было сомнения — она видела ту же ясность в глазах умирающего и сделала свой выбор.

— Доктор.

Ее голос прозвучал тихо, но в нем была сталь. Теперь он узнал ее. Мадам Элен взяла себя в руки.

— Вы слышали его. Вы сделаете в точности так, как он сказал.

Беверлей ошеломленно уставился на нее. Это уже выходило за рамки безумия. Это же настоящее унижение. Он, хирург, должен подчиняться бредовым указаниям