Возвращение. Часть II - Даниил Корнаков

Пока что единственное, что бросилось ему в глаза — отсутствие среди восточников женщин. Дэн понятия не имел, сколько их проживало здесь, на «Востоке», и каким здоровьем они могли похвастаться. Возможно, женщин в этом дьявольски холодном местечке проживало не так уж много. Или, кто знает, все они и впрямь погибли, не выдержав голода.

В последнее, правда, верилось с натяжкой.

Нужно отыскать Матвея, попросить его подробнее пересказать историю Гюго (по-английски, пожалуйста!), но тот куда-то запропастился, а вместе с ним и Арина — оба были единственными, кто говорил на его родном языке.

Хотя нет, есть ещё один человек, да только не было сил ему в глаза заглянуть, куда уж там до разговоров…

Мучительный стон. Послышался за дверью, спереди. Дэн по старой привычке потянулся к кобуре за револьвером, напрочь позабыв, что в барабане пусто.

Послышалось?

— Эй?

Он почувствовал, как сердце стало биться чаще. По-прежнему прикладывая ладонь к рукоятке револьвера, он сделал несколько настороженных шагов к двери, над которой висела табличка с русской надписью «МОДУЛЬ А», коснулся железной ручки, потянул вниз.

Заперто. Разумеется.

Приложил ухо к холодному металлу, прислушался… ни звука.

— Эй, меня слышит кто…

— Ты чего там делаешь?

Раздавшийся за спиной голос заставил его вздрогнуть, и, увидев, кто к нему обращается, Дэн вмиг ощутил паскудное чувство стыда за подобную реакцию. Раньше, до всех событий в «Мак-Мердо», ничто не могло его заставить так испугаться, а теперь он, видите ли, шарахается от самого обыкновенного голоса, пускай и заставшего его врасплох.

Это был один из восточников с заячьей губой. Его грузная фигура походила на шкаф, а морда на квадрат.

— Я… — Дэн стал перелистывать в голове воображаемые страницы своего возмутительно тонкого англо-русского словаря. — Ходить… искать… — Он поднял над собой руку и чуть приподнялся на цыпочках. — Друг.

— А… ты же этот… американец, по-нашему не понимаешь, — снисходительно произнёс Заячья Губа. — Так чего, говоришь, друга ищешь? Это здоровенного такого, рыжего?

Дэн услышанное разобрал и быстро закивал.

— Да, да, его искать.

— Я вроде как его в лазарете видел. — Он поманил его к себе. — Пойдём, провожу.

— Спасибо, — ответил по-английски шериф. Потом вновь спешно зашуршал страницами невидимого словаря и, указав большим пальцем на дверь, спросил: — Что там?

— Там-то? Да ничего такого, — объяснил Заячья Губа ему как человеку, прекрасно понимающему по-русски. — Выход в энергоцентр. Мы туда редко захаживаем, только на случай, если с электричеством проблемы.

Дэн смог разобрать часть сказанного и предположил, что услышанный им «стон», вероятно, не что иное, как работающий генератор или ещё какое-нибудь из тех устройств, в которых он ничегошеньки не смыслил.

— Так, нам в ту сторону, — указал Заячья Губа.

Вскоре они подошли к входу в медблок, где восточник оставил его, пробормотав что-то нечленораздельное по-русски, и указал на Эйгирсона, сидевшего на стуле возле барокамеры. Голова исландца наклонена, глаза закрыты, видимо, дремал.

— Ну, пойду я, — пробормотал Заячья Губа и пошёл дальше по коридору.

Дэн проводил взглядом внезапного спутника, и когда тот скрылся за поворотом, посмотрел на Эйгирсона. Всё нутро шерифа, каждая клеточка его тела до сих пор не могла примириться с непричастностью этого громилы в убийстве Кольтеров, несмотря на неопровержимые доказательства.

На протяжении всех последних месяцев ненависть к исландцу росла как огромная гора — пожелания смерти, горения в аду и прочие страшные проклятия — и разрушить её одним махом задачка не из лёгких. Но вот гора по имени «Обида на Матвея» возле «Сдохни Эйгирсон» уже начала трескаться. Может, и в эту настала пора забить клин?

Дэн нарочито громко прочистил горло, но исландец никак не отреагировал. Тогда он подошёл к нему поближе, собираясь растолкать, но на полпути вдруг замер.

До ушей донёсся шёпот. Приглядевшись, шериф заметил, как губы исландца едва шевелятся, выпуская потоки воздуха и непонятные слова. Во сне он, что ли, разговаривает? А может быть, это те самые странности, о которых судачили путешествующие с исландцем собиратели и работающие бок о бок с ним моряки?

Пускай Эйгирсон и не убийца, но в глазах Дэна он по-прежнему оставался загадочным психом.

Дэну стало не по себе.

— Эйгирсон?

По-прежнему шёпот в ответ: быстрый, непонятный и убаюкивающий.

— Эйгирсон!

Исладнец медленно открыл глаза и повернулся в его сторону.

— Мистер Шутер… — голос его звучал как сминаемая бумага. — Что-то случилось?

— Нет, ничего. Ты, кажется, говорил во сне.

Эйгирсон странно хмыкнул, как бы вопрошая «да неужели?» и посмотрел в сторону барокамеру, сквозь стекло. Грудь Эрика (ведь так звали этого старика, да?) тяжело вздымалась от глубоких и сиплых вздохов. Синева на теле не отступала. Морщинистые веки лениво трепетали, словно сломанные крылья бабочки, пытающейся оторваться от земли.

— Как он? — Не этот вопрос хотел задать Дэн, но при виде пациента как-то вырвалось само собой.

Эйгирсон ответил не сразу.

— Не важно.

Дэн молчал, ожидая подробностей, однако исландец, судя по всему, продолжать не собирался. Несговорчивый.

— Думаешь, выкарабкается? — спросил Дэн и стал рыскать взглядом по кабинету в поисках стула. Нашёл один в углу и сел рядом.

Эйгирсон снова ответил не сразу. Разговор наедине с бывшим шерифом, едва не ставшим его палачом, явно давался ему непросто.

— Доктор сказал: пятьдесят на пятьдесят.

— Доктор? Это тот-то дёрганный? Я бы ему на слово не верил. Ты глянь на него, ему самому доктор не помешает.

Их взгляды встретились, и Дэн ухмыльнулся, пытаясь разрядить тревожную обстановку. Не получилось. На угрюмом лице исландца и мышца не дрогнула. Как будто бы Господь, рисуя его физиономию там, на небесах, ограничился лишь изображением одной хмурой рожи, поленившись поработать с остальными эмоциями.

Дэн ощутил укол неловкости, нервно поёрзал на стуле, уставился на барокамеру.

Не говорили.

— Возможно, это связано с сердцем, — вслух произнёс Дэн возникшее у него в голове предположение.

Лейгур оглянулся. Его жирная бровь-гусеница, кажется, едва приподнялась в вопросительном жесте.

— Причина, по которой он так быстро свалился, — он кивнул в сторону Эрика. — Людей с больным сердцем гипоксия скашивает одними из первых.

— Тебе то это откуда известно?

— Да это всё моя мать… — в голове всплыл её образ: черноволосая, с острым, словно клюв, носом, и милой сеточкой морщин возле уголков губ. — До Вторжения она увлекалась альпинизмом, даже