Десятый праведник - Любомир Николов

Николай медленно опустился на колени на залитую солнечными лучами траву, сел набок с неудобно согнутыми ногами и долго оставался в этой позе, не чувствуя ничего, кроме благодарности за то, что выбрался наконец на открытое пространство. Но за усталостью таилась тревога, и глаза все время всматривались в неприступные глыбы у прохода.

Потом встал, подошел к песчаному берегу и долго смывал липкую смолу с рук и лица. Вода была ледяной и прозрачной, как хрусталь; у него сводило челюсти, пока он пил из ладоней. Он снял флягу, наполнил ее и пошел вдоль озера.

За елями росло несколько низких сосенок, причудливо кривых от напора зимних вьюг. Дальше было подножие горы — сначала шли тучные луга с приглаженной травой, потом крутые травянистые склоны и вздымающиеся громадные скалистые бастионы, словно вырубленные гигантским молотом. Николай поднимался медленным шагом по пастбищу, мысленно отмечая засохшие коровьи лепешки. Ничего страшного, стада давно не паслись здесь. Пастбища рядом с селом были удобнее.

Чем выше он поднимался, тем ниже и прочней становились стебли травы; из земли словно вырастали камни, изваянные ветрами, подобные костям доисторических животных. Иногда из-за них высовывались любопытные мордочки альпийских мармотов.[7]Податливый, пружинящий торф скудел, и трава уже не поднималась, а стелилась по нему мелкими отдельными клочками. Впереди были скалы Ветерхорна с рассыпанными у их подножия кучами зубчатых глыб. В воздухе разливалась сухая, слегка пьянящая горная прохлада. Николай остановился, чтобы сделать небольшую передышку и надеть куртку. Тепло одежды струилось мягким домашним уютом, и сколь бы нелепым это ни выглядело, ему казалось, что если бы он не снял ее там, внизу, возле Алыптуфе, то мог бы избежать многих сегодняшних неприятностей.

Тропа должна быть где-то здесь, в направлении Зильберванда. Он повернул направо и вскоре ее увидел — она была едва заметной среди камней, покрытых коркой серого и желтоватого лишайника. Сначала она вилась у подножия горы, потом огибала острый скальный гребень и появлялась вновь под отвесной стеной Зильберванда, уходящей в небо на головокружительную высоту.

Прежде чем ступить в тяжелую тень прохода, Николай остановился и оглянулся назад. Горы простирались до самого горизонта — мягкие овальные пастбища, лесистые склоны, глубокие долины и безжизненные серо-голубоватые вершины, увенчанные ослепительно белыми снежными шапками. Не осталось и следа от некогда безграничной власти человека. Когда-нибудь так и будет, невольно подумалось Николаю. Еще один удар Коллапса, и весь этот мир перейдет в безраздельное владение зверей и птиц.

И все-таки цивилизация еще напоминала о себе. Вдалеке его взгляд обнаружил остатки бывшего зимнего курорта. В плотном кольце темнеющего елового леса его развалины выглядели некой уродливой раной из полуразрушенных стен с зияющими дырами окон и покоробленными металлическими решетками. Но природа позаботилась сгладить эту картину: среди руин росли молодые деревца, они тянулись вверх, чтобы навсегда закрыть своей тенью этот уголок, который когда-то человек отвоевал для своих развлечений.

Он вздохнул и пошел дальше по дорожке, уходящей ввысь. Вскоре трава закончилась и в тени Зильберванда открылось мертвое каменное царство огромных обрывов и манящих высоких скал. Цвет пропал, властвовали лишь разные оттенки серого, и единственным цветным пятном был треугольник синего неба в прорези между пиками с медленно плывущими по нему рваными облаками. Тропинка бежала все вперед и вперед, извиваясь среди глыб таивших медленный, непреклонный ход миллионов лет. Тишина здесь была совсем иной, не имеющей ничего общего с напряженным враждебным молчанием елового леса. Ее наполняло бескрайнее терпение камня и высокомерное пренебрежение к мимолетной искорке жизни, дерзнувшей вторгнуться во владения вечности.

«Вот истинное лицо мира, — подумал он, осторожно ступая в первый сугроб из мелкого зернистого снега. — Не лес, не цивилизация и не мы. Только эти корявые кости Земли, которые останутся здесь даже тогда, когда нас давно уже не будет. Они выдержат все, должны выдержать, ведь на них держится бытие…»

Холодало. Стало темней, и тень или приближающийся закат были тут ни при чем. Облаков стало больше, и неслись они по небу гораздо стремительней, постепенно меняя цвет с белого на грязно-серый. Погода портится, с тревогой подумал Николай и ускорил шаг, подталкиваемый в спину долетающим со стороны прохода ветром. Надо торопиться, предстоял самый трудный участок пути.

Через полчаса он стоял, запыхавшийся и потный, на перевале. Впереди склон уходил резко вниз. Дорожка сворачивала вправо и дальше шла по узенькому карнизу, выступающему из отвесной стены Зильберванда. Свет померк под плотным колпаком низких серых облаков, и дальние вершины терялись в туманной дымке.

Николай ступил на карниз. Здесь, в шаге от начала рискованного маршрута, на сглаженной ветрами скале, был высечен огромный крест. Кто высек его и когда? Что хотел сказать отважным путешественникам? Внушить мысль о бренности жизни? Чтоб не забывали уповать на божью милость? Или просто напоминал о том, что любая неосторожность может отправить их к праотцам? Крест хранил молчание, храня память о давно истлевшей человеческой руке под тонкой шершавой коркой серого лишайника.

Прежде чем идти дальше, он глубоко вдохнул и постарался очистить сознание. Вступало в силу правило, издревле заведенное в горах: не думай о конечной цели маршрута, не думай ни о чем, важен лишь следующий шаг. Отдайся на волю случая, шагай медленно и размеренно, проверь опору, прежде чем ступить на нее всей своей тяжестью. Помни, что сколь долгим ни был бы путь, он всего лишь цепь шагов…

Сознание стало цепким, с удивительной ясностью схватывало любую мельчайшую подробность, каждую трещинку и выпуклость на шершавой поверхности скалы. Все было неизменным и в то же время бескрайне переменчивым; гранит тек перед ним словно горная река, устремленная к равнине. Все остальное исчезло, и Николай не заметил, как вокруг потемнело, облака опустились еще ниже, и заморосил мелкий дождь. Он понял это только потому, что скала стала коварно скользкой, и следовало быть еще более осторожным.

Неожиданно карниз кончился. Под ногами появились неровные граненые глыбы, и он остановился передохнуть, по-прежнему прижавшись к скале. Огляделся. Он стоял на огромном гранитном возвышении у северного подножия Зильберванда. Внизу, в густом тумане, едва угадывались склоны предгорий, вершины прятались за тяжелыми быстрыми облаками. Дождь замолотил по камням с удвоенной силой, и Николай с тревогой ощупал рюкзак. Все в порядке, клеенка защищала товар от влаги. Но надвигалась гроза, и надо было спешно искать укрытие. Он начал спуск, спотыкаясь и скользя на мокром уступе. Ветер дул со всех сторон, его швыряло, слепило потоками воды. Невидимая в темноте острая грань больно ударила его в берцовую кость, и Николай вскрикнул от боли и начал материться. Небо ответило ему режущим голубовато-белым блеском и оглушительным громом. Ливень усилился. В потоке струй где-то поблизости послышался скрежет камнепада. Забыв о боли в ноге, Николай летел вниз как можно быстрей. Он не видел ничего, лишь свет молний время от времени озарял черные, словно покрытые лаком, глыбы скал.